Вадим Панов - Хаосовершенство

— Начинать все заново?

— Ты не настолько старый, чтобы кряхтеть этот вопрос таким тоном. К тому же тебе не придется начинать с нуля, тебе помогут.

Лакри знал, что это не пустые слова. Он уже понял, что для своих Грязнов сделает все, а он, Рус, уже «свой». Другое дело, что в эту мастерскую он вложил частичку души, поскольку не собирался никуда уезжать.

— И все равно грустно.

— Тебе не повезло — ты живешь в эпоху перемен.

— Или в конце времен?

Быстрый взгляд на Филю — ответная улыбка.

— Мир устоит.

— Уверен?

— Он, собака, живучий, так что устоит, — пообещал Таратута. — И такой талант, как ты, Рус, без дела не останется.

— Пока я вижу лишь наступление хаоса.

— Ха-аос и совершенство следуют друг за-а другом, — неожиданно выдал всеми позабытый Олово.

— Ого! — Таратута с веселым удивлением посмотрел на маленького слугу. — Ты где это подслушал?

— Я-а…

Но закончить фразу Олово не успел: дверь распахнулась, и появившийся Зяблик выплеснул дурные вести:

— На Болоте совсем плохо!

— Рауля Хмурого давят!

Истошный вопль странного содержания вызвал закономерную реакцию:

— Ты что, пьяный? — Тимоха Бобры выразительно посмотрел на влетевшего в кабинет Петруху.

— Кто? — деловым тоном осведомился Николай Николаевич.

— Народ!

— Какой еще народ?! — взревел Тимоха. — Мы, твою мать, бандиты, а не верхолазы. Мы с народом заодно!

— Весь юг в заднице! Безы ушли нах, а Рауль с остатками канторы отступает к Сущевке…

— Это наша территория!

— Тимоха! Не ори!

Субтильный Николай Николаевич не часто позволял себе повышать голос на старшего, скорого на расправу брата. Знал, что Тимоха его не тронет, поскольку уважает за ум и дальновидность, но положением своим не злоупотреблял. А потому окрик дал мгновенный результат: здоровяк заткнулся.

— Петруха, говори по делу, — распорядился Николай Николаевич.

— Сегодня утром на Смоленке фургон с «синдином» нашли…

— Он что, сифилис, что ли, чтобы его «нашли»? — недоверчиво прищурился Тимоха.

— Фургон в аварию попал, кузов кокнулся, водила с сопровождающим с перепугу деру дали. Люди смотрят — «синдин»…

— Много?

— Тысяч двадцать доз.

— Так они радоваться должны, — заметил старший Бобры. — Такая халява с неба свалилась.

— Некоторые обрадовались, — подтвердил Петру-ха. — Говорят, там прямо на тротуаре ширяться начали. Другие, что поумнее, коробки тырили, пока кто-то безам не стукнул. Патруль приехал, попытался добро забрать, народ вздыбился.

— Вполне понятно.

— Началась с безами пальба, но слух-то уже пошел. Кто-то заорал, что Рауль специально товар держит, чтобы дороже сбывать. И началось…

— У Рауля «синдина» уже неделю нет, — проворчал Тимоха.

— Это провокация, — ровным голосом произнес Николай Николаевич.

— Что?

Пальцы младшего брата пробежались по клавиатуре коммуникатора, затем он несколько мгновений вглядывался в новостные ленты и подтвердил предположение:

— Провокация. В сети гудят, что канторы сговорились и специально придерживают «синдин».

— Черт!

— «Жирафу» сожгли! — закончил доклад Петруха. — Всё.

Ночной клуб «Жираф» служил неудачливому Раулю штаб-квартирой.

— Хмурый всегда был идиотом, — процедил Тимоха. — Поделим его наследство.

Здоровяк до сих пор не понял то, что мгновенно просчитал умный Николай Николаевич: провокация была направлена не против Рауля. Впрочем, объяснять ничего не требовалось, события разворачивались настолько стремительно, что сами обо всем говорили.

— Несколько минут назад пустили слух, что в «Приюте маньяков» полно «синдина».

— Твою мать!

— Его же там нет!

— Будешь объясняться с толпой? — Николай Николаевич угрюмо посмотрел на братьев. — Кому-то нужна большая заварушка.

— Это Тагиев, — скрипнул зубами Петруха. — Он, сука, к Болоту давно подбирался.

— Или тритоны.

— То есть? — Петруха удивленно посмотрел на младшего брата.

— Тритонам нужен Мутабор, а начать решили с Болота, чтобы Мертвый не знал, за что хвататься, — объяснил Николай Николаевич.

Прокомментировать предположение Петруха не успел.

— Митроха на связи, — сообщил Тимоха и подключил «балалайку» к большому коммуникатору. Из динамиков полился голос четвертого Бобры:

— Братва, вокруг «Приюта» херня какая-то творится! Народ вооружается, на улицы прет! Это что, вашу мать, революция?

— Это, нашу мать, большая задница! — рубанул Тимоха. — Ты «Приют» удержишь?

— У меня всего десяток парней!

— Тогда уматывай, — распорядился старший Бобры. — Бросай все и мотай в кантору.

Ночной клуб «Приют маньяков» считался жемчужиной в короне преступного семейства. Через него Бобры вели торговлю оружием и проводили изрядную часть сделок по наркотикам. В его подвалах было полно товара, но сейчас деньги беспокоили Тимоху в последнюю очередь. Жизнь брата главнее.

— В «Приюте» хренова туча автоматических пукалок, — заметил Николай Николаевич. — Уличным уродам они очень пригодятся.

— Значит, и мы внесем посильный вклад в это дерьмо, — горько хохотнул Петруха.

— Срочно собираем всех, — распорядился Тимоха. — Удержим кантору, отобьемся, а потом… — Он сжал здоровенный кулак так, что хрустнули суставы. — А потом поишем тех, кто эту пакость устроил.

Как бы странно это ни звучало, Пэт приехала на Сретенку не только для того, чтобы забрать Мамашу Дашу. Она приехала попрощаться с особняком, который стал ей настоящим домом. Приехала сказать «спасибо». Приехала сказать «прощай». Приехала сказать «прости». Посмотреть на старые стены, погладить старые двери, послушать скрип старых половиц. Особняк навсегда оставался в прошлом, и теплые слова были единственным утешением, которое могла предложить Патриция.

— Каждый из нас когда-нибудь умрет, и мне жаль, что тебе придется сделать это в одиночестве.

Пэт постояла на кухне, вспоминая разговоры, которые вела здесь с Олово — занятый приготовлением пищи слуга казался ей идеальным слушателем. Несколько минут посидела на своей кровати, рассеянно поглаживая рукой одеяло, затем заглянула в кабинет Кирилла, где, к некоторому своему удивлению, обнаружила на столе жемчужные четки с брелоком в виде головы дракона. Но уже через мгновение девушка вспомнила, куда отправился отец, и поняла, что пронести в Последний Храм своего тайного помощника Грязнов не мог. Поколебалась, однако оставлять четки в пустом доме не стала, положила в карман куртки.

«Отдам отцу на Станции…»

«Вряд ли…» — едва слышно отозвался особняк, но Пэт его не расслышала — на коммуникатор поступил вызов.

— Да?

— Патриция! Ты где?!

— Матильда?

— А кто же еще?

— Подожди! Дай я скажу! — Второй голос принадлежал Мамаше Даше. Но и ее вопрос не блеснул оригинальностью: — Патриция, ты где?