Вячеслав Маликов - Владивосток Read Only

Иван постоял в дверях пустой палаты, где жили освобождённые его отрядом детишки и подростки. Сейчас их тут не было, они были на прогулке. За спиной Ивана замерла молоденькая медсестра, едва ли старше самой взрослой обитательницы этой палаты.

Иван шагнул вперёд, к окну.

Палата была залита ярким солнечным светом, тщательно заправленные койки стояли ровными рядами. На тумбочках не было ничего, кроме фоторамок, в которые были вставлены не фотографии…

Иван поднял одну такую фоторамку и обнаружил, что туда вставлен детский коряватый рисунок, на котором изображена в полный рост фигура человека, закрашенная чёрным фломастером. Особенно тщательно там были вырисованы жёлтый орёл на груди и два луча солнцеворота на левом рукаве.

Иван с вопросом воззрился на свою провожатую – медсестру.

– Это у них… иконы, – испуганно пискнула она. – Они… молятся за своих ангелов-спасителей.

– А ты там был, в Сталинградской больнице?

– Был.

– Часто?

– Несколько раз привозил «груз», – Ивану почему-то было неловко рассказывать об этом Широйнеко, сидящей рядом с ним. Он отчётливо помнил, в каком состоянии обычно попадали туда такие вот жертвы солдатской любви.

– Спасибо тебе, Иван. И прости меня…

– Да ладно, чего уж там, – недовольно проворчал милиционер, крепясь с болью: эта женщина, сейчас напоминавшая ему маленького напуганного ребёнка, уже как минут десять сидела, вцепившись в его руку, ею же и обваренную кипятком пару дней назад.

– Разве так трудно найти одного человека в городе? – гневно махал руками Николай-сама.

– Возможно, его уже нет в живых…, – осторожно начал Демонег. Возможная смерть напарника ему нравилась меньше, чем всем остальным.

– А кто тогда прислал нам полный отчёт по делу? – задал неприятный вопрос шеф.

– Должен признать, это его стиль, – неохотно согласился Демонег. – Почему тогда он сам не возвращается?

– А вот это ваше новое задание! Раз уж Иван Рикудзава в одиночку решил эту проблему и выслал нам не только свой отчёт, но и список всех входных точек в террористическую сеть!

– Он сделал это не один. Он упомянул в отчёте, что ему помогли несколько человек, – сообщила Ишикава.

– Да-да, помню. Девчонка и какой-то подросток, – кивнул начальник второго отдела. – Сколько там арестованных по делу?

– Почти две тысячи человек, Николай-сама, – с готовностью ответил Демонег. – Но аресты ещё продолжаются.

– Огромная группировка, которая готовилась к активным действиям не один год! – Николай-сама смахнул со стола задрожавшие голограммы вызовов. – И чего они хотели?

– Независимости Российской территории Земли он остального мира.

– В чём-то они правы: Россия сейчас самое развитый район Земли. В одиночку, без груза других стран… Ладно, отчёт для Диктатора готов?

– Да, Николай-сама, – Демонег с кратким поклоном протянул начальнику голопластинку.

– А мне она зачем? – подозрительно прищурился Николай-сама:

– Сам к Диктатору и отправляйся. Отчитаешься за то, что потерял одного из его знакомых…

– Диктатор и Иван знакомы? – опешил Демонег.

– Я сам удивился, когда Диктатор упомянул об этом во время нашего последнего разговора по видеосвязи, – поморщился начальник второго отдела.

– Вот он мне по шее даст, – почесал в затылке Демонег.

– У тебя два дня, чтобы найти Ивана.

– А?

– Диктатор ждёт тебя через два дня у себя в летней резиденции на Курилах.

– Кстати, мне всегда было интересно… Я часто задавалась раньше вопросом: почему в России после войны было столько беженцев? – Нумасуга присела в кресло напротив Ивана, поигрывая бокалом с мартини. – Ведь что самое удивительное в этом, так это то, что в Россию бежали как раз из тех стран, которые воевали против России и её союзников: большинство беженцев было из Японии, Кореи, Китая. Странно да?

Представляешь: воюешь ты с кем-то, а потом, когда ты проигрываешь своему противнику, ты уходишь к нему жить. Так вот и с этими десятками миллионов беженцев – их страны проиграли, а они ринулись в страны победители, где их ненавидят, где их, чего греха таить, презирают и будут ещё очень долго всячески третировать. Зачем, спрашивается? – Нумасуга подалась вперёд, ожидая от милиционера ответа. Тот пожал плечами. Откинувшись назад, Нумасуга ответила сама, заканчивая свою мысль:

– А потом я поняла: все эти беженцы хотели одного: жить! Дома их ждала разруха и ядерные руины. А в Японии так вообще большая часть территории опустилась под воду – жить было просто негде. И все эти люди, взяв своих детей, решили пытать счастья во враждебной, опасной для них и их дорогих чад стране – в России. Они добровольно выбрали неволю и потенциальную возможность умереть в чужой стране, чтобы у них был хотя бы один ничтожный шанс, что их дети вырастут, пускай и в чужой стране. Дома у них этот шанс был по сравнению с Российской территорией Земли неимоверно меньше на порядок.

Их не останавливало даже то, что Российской территорией правил не избираемый народом президент или председатель, как в других территориях, а Диктатор, самолично узурпировавший власть во время войны, поправший основы демократии!

– Демократия довела Землю до мировой войны, – сухо заметил Иван.

– Знаю. Но демократия всегда была чем-то вроде флага, символа свободы. А диктатура всегда воспринималась как зло.

– Не всегда. На самом деле в Элладе – Древней Греции – диктатор – это самоличный правитель. И не всегда диктаторы были узурпаторами. Скорее наоборот. Просто потом смысл этого слова изменился, – поправил террористку Иван.

– Тем не менее, сейчас смысл этого слова такой, какой я сказала: это узурпация и тоталитаризм.

– Возможно. Но только Российская территория Земли при диктатуре сейчас развивается намного быстрее других территорий Земли. Плюс ко всему, именно страна, в которой была установлена диктатура, победила в мировой войне, не забывай.

– Да я не об этом, – отмахнулась Нумасуга, делая глоток мартини. Она, видимо, отчаялась убедить в своей правоте собеседника. – Я о том, что люди сделали ставку на шанс, бежав в Россию – страну-противника – и погибли здесь ни за что в проклятую неделю Чистилища.