Пол Уиткавер - Вслед кувырком

Ворота выполнены в виде головы русла. Она возвышается, омываемая ленивым течением и переливами цвета, подбородок покоится на земле, тонкие губы сжаты в ниточку на уровне коленей Чеглока. Лоб нависает футах в двадцати над ним, изгибаясь, как выпуклость восковой луны. Чеглок вздрагивает и шарахается от фигуры, которая из-за хроматического зрелища кажется не статуей, а живым руслом, гигантом, вмурованным в камни площади. Словно бы все его тело закопано под ней. Огромные глаза черны, как смоляные ямы, но не кажутся слепыми – наоборот, Чеглок ощущает, что от этого пристального взгляда не укроется ничто, и уж точно не он. Потому что, когда святой Христофор, все еще держа за руку, ведет его вперед, огромный лоб хмурится, пещеры ноздрей раздуваются, будто принюхиваясь, а игра цветов на лице – не мужском и не женском – становится темной и бурной, как на изборожденном бурей небе.

– Каждые ворота в городе имеют своего виртуального стража, – говорит Мицар голосом святого Христофора. – Не бойся.

Чеглок не успокоен, но все же собирает всю свою храбрость и спрашивает:

– А что это за ворота?

– Те, которых ты не найдешь ни на одной карте города, не наткнешься, бродя по улицам. Специальные ворота только для моего факультета.

– Куда они ведут?

– Скоро узнаешь. – При этих словах мрачное лицо открывает рот, будто хочет проглотить путников целиком. Снова Чеглок отшатывается, снова святой Христофор тянет его вперед.

Не бойся, псионически повторяет Мицар. Я иду с тобой.

Это Чеглока тоже никак не успокаивает.

– Постойте, Мицар…

Когда ты пройдешь через эти ворота, ты все забудешь, предупреждает Мицар. Когда пройдешь через них второй раз, все вспомнишь.

– Я не понимаю…

Ты пойдешь в паломничество так, будто ничего этого не было. Но все это время ты будешь виртуализован. Такой глубокой, такой тонкой виртуализацией, что ни один шпион не сможет ее заметить. Я буду с тобой, поеду на тебе, как сейчас на святом Христофоре, только изнутри. Я буду слышать то, что будешь слышать ты, видеть то, что ты видишь, ощущать то, что ты ощущаешь. Но ни ты, ни кто-либо из твоих товарищей не заподозрит моего присутствия, и даже Полярис, виртуализуя вас и формируя гештальт, не обнаружит моего вирта.

В мрачной глубине открытого рта вирта Чеглок видит живую игру огня и сверкающие вспышки чего-то вроде молний. Он чувствует запах расплавленного пластика и едкие дымы горелых схем. И жирную вонь горелой плоти. В ужасе он закрывает глаза, а святой Христофор грубо толкает его вперед…

Когда Чеглок снова открывает глаза, он висит высоко в штормовом воздухе. Сколько прошло времени? Секунда? Меньше? Внизу, в дымящихся развалинах, он видит вирты мертвых нормалов, наложенные на физические останки, накрывающие их призрачными цветными саркофагами. Он глядит сквозь разбитую оболочку псибертронной брони, внутрь тел – или того, что от них осталось, где в мясе роются селкомы, переваривая своих хозяев изнутри, разбирая по молекулам. Скоро не останется ничего, селкомы набросятся друг на друга в каннибальской оргии, и победители рассеются в воздухе, в земле, продолжая служить медианету и – по-своему – Орбитальным. Физические формы мьютов после смерти тоже подвергаются такой же быстрой молекулярной деструкции, пожираемые селкомами, что поддерживают в них жизнь, но только мертвые мьюты – в отличие от зомбированных виртов мертвых нормалов – не проснутся в виртуальной послежизни сверкающего рая или мучительного ада. Вместо этого живая память каждого уникального мьюта будет сохранена в точных последовательностях ДНК и глубоком нейронном картировании, созданном селкомами, чье жадное пожирание есть одновременно глубокое запоминание, и эти данные вольются в интегрированную гештальт-сеть, доступную Коллегии Виртуального Разума, а также Святым Метателям, что трудятся в своих инсеминариях.

Однако сейчас Чеглок способен думать только о своей встрече с Мицаром на площади Паломников и запутанном рассказе тельпа о шпионах, интригах и контринтригах… и самое неприятное – откровение, что он все это время был виртуализован, уже несколько месяцев до этого момента. Что объясняет леденящий ужас перед Сетью, который в нем нарастал… более того, он до сих пор виртуализован, что ясно доказывается возможностью его взгляда проникнуть под оболочку лежащих внизу трупов.

Мицар! – кричит он мысленно в гневе. Отвечай, будь ты проклят!

Успокойся, Чеглок, доходит псионический ответ тельпа. Я здесь.

Это настоящее? – спрашивает Чеглок. Или очередная виртуализация?

Ты сражался с нормалами, ты видишь внизу трупы.

Это ничего не доказывает. Вполне возможно, что я все еще на площади Паломников.

Слишком ты подозрителен. Да, ты действительно виртуализован с самого момента нашей встречи. Но только чтобы мы могли следить за продвижением вашей пентады по Пустыне и знать, не проявились ли шпионы.

И это вы эйров называете высокомерной расой? Да вы сами, тельпы, никого другого в грош не ставите! Вы считаете, что имеете право виртуализовать всех подряд, просто потому что можете…

Ты согласился нам помочь.

Но не виртуализоваться на целые месяцы! Не чтобы мне стирали память, отбирали волю, будто я – раб из нормалов, и…

Молчи, неблагодарный эйр! – гремит голос Мицара в голове Чеглока с такой яростью, что она одеялом ужаса накрывает огонь возмущения. Не смей вопрошать Факультет Невидимых! То, что мы делаем, мы делаем ради Содружества. Мы знаем, что делаем, и не собираемся отчитываться перед такими, как ты. Твоя память восстановлена. А что до воли… Тебе хватает безрассудства сравнивать себя с рабом вроде святого Христофора?

Вдруг, откуда ни возьмись, Чеглока захлестывает глубокая, всеохватывающая волна благодарности. Он знает, что это ложь, что его эмоциями управляет тельп, но это знание – чепуха по сравнению с чувством. И так же быстро, как пришла, благодарность исчезает, оставив пустоту, лишенную любых чувств.

Теперь ты понял, как это могло быть? – говорит Мицар, снова спокойным голосом, будто сожалеет, что показал свою силу – или что пришлось это сделать. Ты думаешь, мы не могли бы быть тиранами, если бы пожелали? Но это не для тельпов. Факультеты Коллегии, видимые и невидимые, служат Содружеству и его гражданам. Мы не ищем власти. Отбрось свои предубеждения, Чеглок. Оставь свой гнев. Сейчас трудные времена, мы все должны приносить жертвы. Ты видел, что отдал этой борьбе я. От тебя я прошу не большего, а – надеюсь – куда меньшего на самом деле.

А вот это угрызение совести – настоящее? Никогда не узнать.