Анна Старобинец - Живущий

Изоптера — постоянно длящийся в люксурии акт, который создают более двух миллионов друзей.

Раздели нашу любовь к Королеве!

Ничего не было — верха и низа, мыслей и тела, дней и ночей. Абсолютный инвизибл. Седой и плотный кокон покоя. Он летел или плыл, запеленатый в слепое ничто. Убаюканный, он и сам был ничем, просто частью инвизибла… А потом, как всегда, что-то в нем предательски ожило — и пустота сгустилась и вздрогнула, напряглась, чтобы исторгнуть из себя это живое и чуждое…

Пробуждение было внезапным и грубым, как всегда после чебэшно— го сна. Словно его надкусили и с отвращением выплюнули из теплого мягкого рта в гудящий пчелиный улей…

…В первом слое кто-то и правда гудел, настырно и нудно; Мудрейший с трудом разлепил опухшие веки и сел. Нет, не пчелы. Четыре жирных жука-бакугана, захлебываясь низкочастотным жужжанием, бились в «Кристалл», в переливающийся рекламный баннер, призывавший возлюбить Королеву. Мудрейший согнал с «Кристалла» жуков — тяжелые и обожравшиеся, они медленно отлетели к стене, — раздавил их и вытер кровь тряпкой. Потом попытался закрыть чертов баннер, но тот вместо этого развернулся во весь экран. Мудрейший тихо ругнулся. «Кристалл» заглатывал из второго слоя и отрыгивал на экран всю рекламу, которую находил. Как будто специально хотел подразнить Мудрейшего, предлагая краем глаза полюбоваться на то, что было ему недоступно….

Мудрейший прошел в уборную, умылся холодной водой, обработал дезинфицирующим раствором ранки от бакуганов — чтобы не загноились. Потом заглянул в спальню — Клео сидела на полу, обхватив руками колени и скорчившись, и тихонько стонала.

— Тебе плохо? — спросил он, зная, что она не ответит.

Она не ответила.

Она редко ему отвечала, когда у нее было такое лицо.

Он присел рядом с ней, осторожно погладил пальцем страдальчески сведенные к переносице брови. Клео шумно задышала и привалилась к нему, ткнулась лицом в висок, неловко, будто слепая. Он взял в руки ее лицо, лизнул в губы, и она его не оттолкнула.

Она позволяла целовать себя в губы, только когда у нее было такое лицо…

Снизу, из Доступного Сада, донесся скрипучий младенческий визг. Клео вздрогнула, с отвращением вывернулась из объятий Мудрейшего и легла на живот.

Визг сорвался в хриплое бульканье, точно младенца там, внизу, щекотали, а он неумело хихикал. Вслед за ним почему-то зашлась в хохоте Лейла, как будто и ее щекотали. Заунывно и фальшиво загундосила колыбельную Багира… Никакого покоя. Ну почему эта дура всегда горланит под нашими окнами?..

В раздражении Мудрейший спустился по лестнице вниз.

Там, в саду, Багира вовсе не пела. Она скулила, сидя на земле и качая в руках своего Родного. Родной кряхтел и давился беззвучным кашлем, высовывая синюшный язык; на шее у него виднелись доступные пятна…

А вот Лейла действительно хохотала, извиваясь в руках охранника. Второй стоял чуть поодаль, с перекошенным белым лицом.

— Мудре-е-ейший, — завидев Зеро, сквозь смех протянула Лейла. — Возьми меня в жены, Мудрейший, а я тебе Родного рожу! Мудрейший, ты про меня плохого не думай, я ведь детишек люблю! Только этого вот гаденыша не люблю, а остальных всех люблю! Ну возьми, возьми меня, а? А я тебе всю правду скажу! Я много знаю, Мудрейший, я даже знаю про сбой номер два! Я даже знаю, что Живущий подох! И что твоя Система — подделка, и что они давно уже врут!..

Второй шагнул к Лейле и ударил ее по лицу. Она на секунду умолкла, потом снова захохотала, сотрясаясь всем телом и безумно тараща глаза.

— …Врут, врут! А кто не врет, тому мой муж голову разрезает, вот здесь, — Лейла ткнула себя пальцами в лоб. — Кожу и кости, все разрезает и память вытаскивает, превращает их в троллей!..

Охранник поволок ее прочь.

— …Так как же, Мудрейший, возьмешь меня в жены, когда я стану троллем? Ты ведь тоже, Мудрейший, тролль — будем ты тролль и я тролль, и детишки у нас будут тролли!..

Открытое письмо Совету Восьми

23 июля 472 г.

Уважаемые члены Совета! Мое вечное имя Лекарь-12, я обычный рядовой врач и работаю в одном из обычных рядовых Центров по Контролю за Численностью Населения региона ЕА-8. Я счел возможным обратиться к вам, а также ко всем неравнодушным частицам Живущего, здесь, в социо, в открытом режиме, потому что в последнее время все больше и больше сомневаюсь, знает ли мудрый Совет о тех беззакониях, что творят сейчас в таких вот обычных рядовых центрах, как мой, сотрудники ПСП, прикрываясь «законом».

Знаете ли вы, что по приказу тех, чья миссия вроде бы защищать покой и безопасность Живущего, что по их приказу в центрах по контролю ежедневно производятся десятки нерегистрируемых операций по прерыванию беременности у женщин, преимущественно на ранних сроках? Что медицинских работников — обычных и рядовых, таких вот, как я и мои друзья, — принуждают производить «микрочистки» в тайне от недавно зачавших женщин — vim же сообщать, что беременность была внематочной либо что беременности не было вовсе, а внезапно открывшееся прямо в гинекологическом кресле кровотечение вызвано воспалительным процессом? Знаете ли вы, что обязательные «условия секретности», в которых производятся нами подобные манипуляции, а также незапланированность и срочность операций (инструкция № 2, так это называется, всегда приходит неожиданно) исключают присутствие на операции ассистентов и вынуждают нас работать в помещениях, не оснащенных реанимационным оборудованием? И что нередко такие операции ведут не только к временному прерыванию существования плода, но и к прерыванию существования или инвалидизации несостоявшейся матери в результате кровотечения…

Кровь, кровь на мне, и я не буду больше молчать! Я, врач в девятом воспроизведении, по приказу Службы Порядка запятнал свой чистый инкод кровью невинных. Прерывая очередное существование, я убираю за собой кабинет, я стираю кровь, но она все равно остается на моих преступных руках. А когда я покидаю свой кабинет и встречаю в коридоре коллег, по их лицам, по тому, как они отводят глаза и прячут за спину руки, я понимаю, что они делают то же, что я… Кровь, кровь на нас. И мы хотели бы знать, что за «закон» вынуждает нас проливать кровь Живущего.

Вот и все, друзья. Я, наконец, это сделал. Победил свою трусость и обратился к Совету открыто, в Журнале Живущего. Я покаялся, и теперь меня можно судить…

Уважаемые члены Совета, судите меня! Как врача, нарушившего принцип «не навреди», или как труса, молчавшего слишком долго, или даже как участника преступного сговора, но не судите как Несогласного, по статье «Клевета Порядка», потому что я сказал чистую правду.

мне это нравится мне это не нравится