Джеффри Томас - Панктаун

— Как там девочки? — спросила она его. Это была ее любимая тема, и он рассказал ей, как обстоят дела. Иногда он приносил ей видеочипы с записями их игр или отпусков, проведенных всей семьей. К счастью, она не поинтересовалась, как дела на работе. Его родители не слишком-то одобряли решение стать полицейским, и сейчас ему не хотелось рассказывать ей о той боли, которую оно ему принесло. Рассказывать ей о том, что он не знает, как долго сможет продолжать этим заниматься… О том, что со временем все становится только хуже: он видит все больше и больше ужаса, и теперь его разум, похоже, готов пасть под гнетом ноши, гнетом всех тех образов, что не желали стираться, а лишь менялись местами. О том, что изнутри его череп представлял собой одно сплошное место преступления, растянутое до бесконечности во всех направлениях.

Он сидел за кухонным столом со стаканом апельсинового сока. Пару минут назад его жена выглядывала из спальни, чтобы проверить, все ли с ним в порядке, — он ласково отослал ее обратно в кровать. Этой ночью они занимались любовью. Как он мог рассказать ей о том, что в последнее время во время их секса все чаще вызывал в памяти другую ночь любви — ночь десятилетней давности, когда она была стройнее, краше, в самом своем цвету? Это было словно изменять ей с ее же ранней версией. А иногда он будоражил воспоминания о ночи, проведенной с его подружкой времен колледжа. Или вспоминал — так, будто она вставала прямо у него перед глазами, — безымянную девушку-подростка, стоявшую перед ним в очереди на карусель, когда ему было тринадцать лет… И он пялился на ее длинные, гладкие, как у пластиковой куклы, ноги и на тугие шорты, обтягивающие ягодицы.

Это были сладкие воспоминания, и дело было не только в зове плоти — он помнил, как солнце искрилось на ее длинных светлых волосах, так же хорошо, как помнил золотые отсветы на ее ногах, — но все же они казались слишком реальными, слишком близкими. Они конкурировали с реальностью, в которой он жил сейчас, со временем, в котором он жил сейчас, и поэтому он чувствовал себя не в своей тарелке. Затерянным в самом себе. Он должен был бы уже пообвыкнуться со своими воспоминаниями: его чип был с ним более тридцати лет. Но когда он был еще мальчиком, его разум был просторней. Теперь же этот склад был забит до отказа, и через его двери вываливались груды рухляди, а в окнах угадывались картины намного ужаснее всего того, что он мог себе вообразить, когда был ребенком и даже когда был начинающим копом. Чем больше проходило времени и чем больше накапливалось впечатлений, доступных для немедленного повторного переживания, тем более чужим он казался самому себе.

Даже теперь перед ним встал образ золотистой девочки — просто из-за хода его мыслей. Он со злостью запихнул картину обратно в глубины своего сознания и, чтобы заместить ее, принялся просматривать в уме папки с делами, над которыми работал. Выбрав одну, он распахнул ее на письменном столе своего разума.

Ему подумалось, как это печально, что ему пришлось отогнать призрак светловолосой гладкокожей девочки с помощью призрака члена уличной банды с традиционно выбитыми глазами, но, несмотря на это, он продолжал потягивать апельсиновый сок и вглядываться в каждую деталь места преступления. Он даже видел собственное лицо, отраженное в луже крови, продолжавшей вытекать из разорвавшейся головы парнишки.

МакДиас прибыл на место происшествия буквально через минуту после рядовых копов, а потому к этому моменту были обнаружены еще не все тела. Он бросил краткий взгляд на голый скелет, распластавшийся на ковре гостиной, после чего устремился в глубины старой квартиры с просторными комнатами и высокими потолками. Пистолет в его руке вел его, словно пес-ищейка. Он отметил, что все шторы и занавески были задернуты, поэтому здесь царили могильные запах и атмосфера. Один из копов ворвался в первую спальню, в то время как МакДиас повернул ручку второй.

Дверь приоткрылась, но не более чем на несколько сантиметров. Кто-то подпирал ее изнутри или ее просто забаррикадировали? Он отскочил в сторону, чтобы не оказаться на линии возможного огня, и попытался что-нибудь разглядеть через щель. Сплошной сумрак. Как же ему поступить? В его пальто и жилет было воткано достаточно защитного волокна, чтобы отразить большую часть выпущенных в него пуль и энергетических лучей, поэтому он отступил немного назад, чтобы набрать скорость, а затем врезался плечом в дверь. С громким треском дверь распахнулась наполовину, после чего ее снова заклинило, а МакДиас оказался в положении движущейся мишени, ворвавшись через открывшийся проход и вслепую размахивая пушкой.

Он с хрустом ступил на какую-то неровную поверхность и чуть было не потерял равновесие. Прямо перед дверью на полу лежало тело, почти такое же скелетообразное, как и то, что нашли в гостиной, но все еще сохранившее остатки кожи. Ни в комнате, ни под кроватью, ни в чулане никого больше не было. Включив свет, он снова обратил свое внимание на труп, стремясь поскорее выяснить, действительно ли его голова была такой огромной, какой казалась в полутьме… Ведь именно ее он раздробил дверью и растоптал ботинками.

Вспыхнувший свет поднял в воздух рой насекомых. В испуге и отвращении МакДиас подавил в себе иррациональный порыв наставить на них пистолет. Но в тот же момент, как он понял, что раздавил вовсе не голову трупа, до него дошло, что разлетевшиеся существа не были насекомыми. «Просто чудесно», — процедил он, увидев, что неумышленно раздавил целую кучу мелких созданий.

Они принадлежали к расе, называемой ми’хи, и оказались достаточно глупы для того, чтобы пойти на убийство других разумных существ ради собственного пропитания и устройства гнезд… Их уже несколько раз предупреждали и даже угрожали им полным изгнанием из этого мира. Голова истощенного человека была превращена в гнездо, напоминающее песочный замок, возведенный из выделяемого ими черного вещества. Это был маленький город — Панктаун в миниатюре, — но теперь его грубые, однако не лишенные изящества шпили и минареты были по большей части поломаны и раздавлены. Рот был единственной видимой частью лица покойника — его губы обнажали ужасающую желтую ухмылку.

— Черт бы вас побрал, — зарычал МакДиас на снующих туда-сюда созданий. Не было никаких сомнений в том, что они поднимут шумиху по поводу своих раздавленных собратьев, утверждая, что он сделал это нарочно, из мести. Что ж, его глаза записали все, и, если возникнет необходимость, его воспоминания могут быть извлечены и продемонстрированы присяжным в качестве неопровержимого доказательства непредумышленности убийств. И все же он знал, что только что одним своим шагом убил больше существ, чем его последние несколько убийц вместе взятые.