Александр Чубарьян - Хакеры. Книга 2. Паутина

— Вчера она рисовала. Я её рукой водила, а она смотрела. Карандаш, правда, ещё плохо держит, но, мне кажется, уже понимает, что делает.

Говорила всегда она. Рассказывала о предыдущем дне, о том, что нового произошло у девушки с разумом двухлетнего ребёнка. Лекс слушал её, иногда кивая, иногда вставляя односложные фразы. Эти рассказы помогали ему отвлечься и на время забыть про бесконечные строчки кода, про иероглифы, которые иногда появлялись перед глазами, про вирусы и остальные издержки его профессии.

— Не выспалась сегодня. Вчера допоздна мультики смотрела, я уж выключать не стала. Всё ждала, может, засмеётся или хотя бы улыбнётся.

Иногда девушка тоже что-то говорила, и в эти минуты её тетя замолкала. Чаще всего это был короткий бессмысленный набор из слов и звуков, но однажды, спустя несколько месяцев, она вдруг произнесла что-то осмысленное.

Это случилось в начале апреля. Только зацвела сирень, и у девушки на коленях лежало несколько веток. Лексу тоже была предложена сирень, но он отказался.

Чтобы не показаться навязчивой, женщина всё предлагала только по одному разу: зайти к ней в гости, что-то купить на рынке, приготовить еду… Предложений было не более десятка. Лекс понимал, что Ирина Евпатьевна просто хочет как-то отблагодарить его, но всякий раз вежливо намекал, что у него всё есть и ему ничего не надо.

Так вот, Лекс подумал насчёт того, что больше ему вряд ли предложат цветы или нечто вроде этого, Евпатьевна только собиралась рассказать очередную короткую историю о вчерашнем дне, как Алина вдруг нарушила молчание.

— Я больше их не боюсь, — непривычно громко сказала она, а потом посмотрела в глаза Лекса, перегнувшегося через перила балкона, и добавила: — Потуши огонь.

В обед у неё поднялась температура. Настолько высокая, что вечером её увезли на скорой. На следующий день Лекс узнает, что ничего серьезного, аллергическая реакция на сирень, и девушка проведёт в больнице около недели.

Конечно же, Лекс не придал значения словам Алины и понятия не имел о том, кого она перестала бояться.

Подмосковье, деревня Полушкино, июль 2000 года

Когда на улице тридцатипятиградусное пекло и воздух над асфальтом раскалён настолько, что невозможно дышать. Когда все подружки разъезжаются по деревням, курортам и спортивным лагерям. Когда в квартире внезапно ломается кондиционер, а у родителей появляется возможность взять отгулы в счёт отпуска. Когда всё валится из рук, а часы существуют только для того, чтобы отмерять время до пятницы, — нет никаких сомнений в том, что пришло время садиться в папину машину и ехать на дачу.

Восемьдесят километров от МКАДа по направлению к юго-западу. Деревня под названием Полушкино, от неё ещё три километра, и далее дачный поселок, называемый садовым товариществом «Зеленоречка». Участки по девять и двенадцать соток, однотипные двухэтажные домики, электричество, колодцы, газ обещают в следующем году, деньги уже собрали.

Отдушина для любого городского жителя, одуревшего от летней жары и каменных джунглей.

Любовь к дачам детям прививается с детства. Раньше это была любовь к садовым участкам и семейным сборам урожая. Теперь фрукты и овощи закупались на рынке, а детям объясняли, что на даче хорошо, потому что свежий воздух необходим людям, живущим в городском смоге.

Некоторые дети, как, например, Алина, не совсем понимали, что такое городской смог. Когда они приезжали на дачу и выходили из машины, то папа обычно делал глубокий вдох и говорил:

— Господи, какой воздух!

— Невероятно чистый, — подтверждала мама, вдыхая его вслед за отцом.

Алина по примеру родителей тоже делала вдох и кивала, но никогда не признавалась в том, что совершенно не чувствует никакой разницы между городским воздухом и дачным. Тем более что она, в отличие от некоторых детей, любила дачу и всё, с ней связанное.

На даче девочке нравились три вещи: вёсельная лодка, смородина и надувной бассейн, в котором Алина готова была плескаться с утра до вечера.

На лодке папа катал Алину и маму, если не рыбалил. Зеленоречка — не зря так прозвали этот дачный поселок. Здесь есть речка с водой, которая действительно почти всё время зелёного цвета. В речке водятся окуни, караси, краснопёрки и даже щуки. Поговаривали, что раньше здесь был рыбный заповедник, в котором разводили осетров, и якобы кто-то из соседей видел, как кто-то вытаскивал… впрочем, рыба Алину не интересовала — ей нравилось исключительно катание на лодке.

Смородина. Красная, белая и чёрная. Мама говорила, что она очень-очень полезна, но Алина любила её, конечно же, не за полезность, а за вкусность. Смородины у них на участке было тысяча миллионов кустов, она росла вдоль забора по всему периметру, и Алина могла съедать её каждый день по тысяче миллионов горстей.

Ну и главная забава, недоступная в городе, — это свой собственный бассейн, стоящий посреди участка. Его доставали из сарая, надували и заполняли водой чуть ли не первым делом, когда приезжали на дачу. Так классно лежать в тёплой воде и смотреть вверх, на голубое небо, такое чистое, какого никогда не увидишь в городе.

Нет, конечно, в дачной жизни имеется ещё много всяких прелестей — например, баня, после которой так здоровски с разбега плюхаться в бассейн, поднимая целый фонтан брызг. Или люляки — люля-кебаб, который папа готовил на мангале. Ещё всякие ежи, дятлы, кукушки и прочая полудикая живность, посещающая их участок в самые неожиданные моменты. Ещё бадминтон, вечернее лото, утренняя роса, сверчки по ночам и прочая, прочая, прочая.

Единственное, что Алине не нравилось на даче, — это пауки. Не то чтобы она их боялась — это когда маленькая была, визжала при их виде, а сейчас-то уже взрослая, тринадцать лет как-никак, — но неприязнь к ним оставалась прежней.

Пауки плели свои паутины еженощно и всюду, папа посмеивался, когда Алина, зайдя за смородиной, натыкалась на миниатюрные сети и, фыркая, пыталась стряхнуть с себя невидимые и очень неприятные нити.

А в остальном дача была тем самым местом, куда надо обязательно приезжать каждое лето на неделю. Не больше, потому что через неделю она надоедает, но и не меньше — иначе не успеть в полной мере насладиться природой.

— Как хорошо, что мы её тогда купили, — сказал однажды папа маме. — Считай, за шапку сухарей. У нас в один год появилась и дача, и доча.

— Папа, а кто нам продал дачу за шапку сухарей? — удивлённо спросила Алина. В её представлении, это должна была быть огромная шапка.

Оказалось, что «шапка сухарей» — означало, что очень дёшево, почти даром. А вот кто продал им дачу, родители не знали. Бывшего хозяина они так и не увидели, сделку завершали через агента, который — вот странно — в первую встречу упомянул, что хозяин какой-то индус, а во вторую — что какая-то молодая девушка.