Мерси Шелли - Лишние детали (сборник)

И только когда впереди показалась неоновая надпись «BAR» – только тогда по-настоящему ощутил он прилив разочарования. Тонкий серп луны вспыхнул последний раз, как полоска света из-за неплотно задернутой шторы, и исчез за тучей.

В баре он попросил виски.

– Чистый? – спросил бармен, не отрывая взгляда от телевизора.

– Можете разбавить водкой, – зло сказал художник.

Бармен оглядел его с легким интересом, вынул две бутылки и смешал их содержимое в стакане.

– Смотрели храм?

– Да.

– Многие разочаровываются, – кивнул бармен. – Тут один даже повесился в прошлом году. Немец, кажется. Или русский. А всё из-за этих, которые красивые сказки сочиняют. Сторожа свихнувшегося на горе видели? Во! Потом еще говорят, сумасшествие не заразно. А по-моему, очень даже заразно! Когда немец-то кончился, кое-кто из наших не выдержал. Собрались, пошумели и чуть было не спровадили этого психа-сказочника в дурдом… Но все-таки не вышло. Исправно, говорят, служит, да и кто еще образованный будет в такой глуши стеречь ваши развалины? Потом знающий человек рассказал: заступился кто-то за этого старикашку. Кто-то с бо-ольшим кошельком… Небось, тоже какой-нибудь любитель старинных легенд. А по мне, так всё одно – что бред больного, что легенды эти… Вы-то говорили с ним?

– Говорил. Но я не очень верю в такие байки. Так, покатался-посмотрел. Архитектура у вас интересная. Да и вообще, природа.

– Вот это правильно! Здоровый туризм – и нам хлеб. Сами-то откуда будете?

– Париж.

– О, ну тогда здешняя глушь вам быстро надоест. Вот Богота другое дело: там и казино, и девочки первый класс.

– Да, пожалуй. Налейте-ка мне еще. И кстати, как отсюда быстрее пройти к станции?

– А просто вниз по дороге, никуда не сворачивайте.

– Замечательно, спасибо. Нет, сдачи не надо.

Художник опрокинул в рот еще один стакан и вышел.

В это время сторож и девочка спускались с другой стороны горы. Они шли к реке. Девочка шла впереди, держа старика за руку, а он покорно следовал за ней.

– Ты рассказал ему легенду? – спросила она.

– Он знал ее, только не до конца. Впрочем, что толку. Он еще слишком молод – ни слушать, ни смотреть не умеет.

– Но ты тоже не видишь меня.

– Я видел тебя. Это было давно и совсем в другой стране. Помнишь, я тебе рассказывал.

– Расскажи, пожалуйста, еще раз. Я очень люблю эту историю. К тому же ты каждый раз рассказываешь по-разному.

– Хорошо, – согласился старик. – Только ты смотри внимательно под ноги, а то мы оба свалимся и разобьем себе носы.

Он замолчал на некоторое время, а потом начал свою историю:

– Я был известным художником и жил в городе Лионе…

– Известные художники живут в Париже, – возразила девочка.

– Эй, кто рассказывает, я или ты? – Сторож легонько хлопнул ее по плечу. – То-то же, не перебивай.

Сначала я действительно жил в Париже и именно там «сколотил» себе славу. Хотя, если говорить об известности – ее в основном создавали мои шумные попойки и хулиганские выходки, а не картины. Однажды, к примеру, я попал на вечеринку, где присутствовал сам Дали. Его жена Гала шокировала окружающих новым белым платьем, которое на первый взгляд выглядело очень консервативным, а на второй – совершенно неприличным. Я нагло ухаживал за ней весь вечер и под конец усадил ее в кресло, куда перед этим незаметно пролил немного кетчупа. Когда окружающие захохотали, старый мистификатор быстро выкрутился, приписав создание этой «новой палитры» самому себе. Он тут же усадил жену на лист бумаги и объявил полученный оттиск «шедевром менструально-критического метода». Но он был зол, чувство собственного величия изменило ему на мгновенье, и он ляпнул какую-то гадость про «соавтора» – фраза тут же была подхвачена владельцем салона, где выставлялись мои работы, и появилась на следующий день в газетах.

Но я и вправду любил рисовать, и рисовал неплохо. Когда известность позволила мне стать достаточно независимым, я решил, что жить в Париже вовсе не интересно, особенно если ты уже не заботишься об оценках в среде болтливой богемы. Мне же самому было всё равно, где жить. Единственное, чего мне хотелось, – чтобы в городе, где я живу, ходило метро, так же, как в Париже. И я переехал в Лион. Мой имидж это даже улучшило: для критиков я превратился в эдакого гения-затворника, который возвысился над мирской суетой и теперь творит свои шедевры в гордом отрыве от общества.

Такая жизнь меня вполне устраивала. Я подолгу гулял один, наблюдая людей в разных ситуациях – в метро, в парках, на рынках, иногда даже в темных кинозалах во время просмотра каких-нибудь экзотических фильмов, – и, возвращаясь в студию, много работал. В Лионе я нарисовал лучшие свои вещи: японку, которая держит во рту сломанный гребень для волос; мальчика-официанта, смахивающего отражение неба с залитых дождем столов; и еще несколько картин, среди которых наиболее известны «Безносый поцелуй» и «Музыка точильщиков».

Продолжал я и кое-какие выходки, разве что теперь они стали тоньше. Так было с «Кошкиной Стеной». Однажды мы с друзьями возвращались с пастелей. В метро в ожидании поезда я рассматривал серые стены, лишь кое-где расцвеченные рекламой и сомнительными надписями. А потом вынул синий мелок и быстро нарисовал кошку с длинной шеей и большими глазами. Мои приятели, не говоря ни слова, добавили рядом своих пастельных кошек: толстую желтую и облезлую черную.

Дальше всё пошло само собой – не проходило и дня, чтобы на стене не появилось новой кошки. Каждый художник, а то и просто вольнолюбивый житель Лиона, ожидавший поезда на этой станции, считал своим долгом подрисовать свою кошку. «Кошкина Стена» стала не менее популярной, чем какая-нибудь выставка или музей; некоторые, услышав о ней, специально приезжали издалека, чтобы поучаствовать в затее. Рисовали уже не только на стене, но и на полу, на перилах эскалатора, на поездах…

Чтобы прекратить эти беспорядки, к Стене был приставлен специальный полицейский. Но и это не остановило любителей граффити: человек, проходя мимо, на секунду задерживался, прислонял к Стене заранее заготовленный трафарет, на Стене отпечатывалось нечто хвостатое и ушастое, а изобретательный автор тут же снова скрывался в толпе. Потом стали подбрасывать живых кошек: пугаясь толпы и поездов, те громко орали и разбегались в разные стороны…

Через полгода после «рождения» Стены я прочел в газете историю, которая звучала совсем уж невероятно. Полицейский, дежуривший под Стеной, вдруг заметил, что прямо у него над головой осыпается штукатурка и является кошачья голова – будто кто-то высекает ее на Стене невидимым зубилом. Шокированному сержанту понадобилось еще с полминуты, чтобы оправиться от страха и понять, что происходит; дуло пистолета с навинченным глушителем торчало из окна поезда, отъехавшего от дальней платформы…