Александр Шакилов - Пока драконы спят

– Кувшин? – Девушка явно не ожидала такого вопроса. – Красного?

– Ну или белого.

– Кувшинов у меня нет, и вина я не пью! – Красотка вспыхнула, черты ее лица хищно заострились. – Юноша, ваша наглость оскорбительна!

Пока ему выговаривали, Эрик с интересом разглядывал упряжь, скрепляющую драконью спину и гибкий стан наездницы. Стоило же ему обратить взор на обнаженные перси красотки, комплимент сам сорвался с его губ:

– Вы прекрасны! Будь я скальдом, сложил бы песню в вашу честь!

Девушка на мгновение оторопела.

– Наглец!

– Богиня!

Наездница попыталась спрыгнуть с дракона, но крепкие ремни стягивали в единое целое ее аппетитные бедра и бугристые мышцы на ребрах ящера.

– Ты пользуешься тем, что я не могу наградить тебя пощечиной!

– Так натравите на меня дракона. У него очень грозный вид, он так свирепо храпит!

– Дважды наглец. Трижды. Но…

– Но? – Эрик внимал каждому слову красотки.

– Ты нуждаешься в моих услугах, я это чувствую.

Лизоблюд стушевался и покраснел:

– Извините, но я не приемлю продажной любви…

– Что?! О, как я мечтаю впиться ногтями в твою мерзостную рожу! За кого ты меня принимаешь, щенок?!

Эрик понял, что крепко ошибся:

– Вы не ведьма, не шлюха, вы… Да кто же вы, Свистун меня забодай?

– Я честная торговка! – Подбородок девицы гордо задрался. – Я принесу вино! Задаток – два эре!

– Побойтесь Проткнутого! Откуда такие цены?! За два эре можно купить винный погреб с хозяином в придачу.

– За два эре в Пэриме можно напиться только из лужи. И говори тише, мой мальчик спит.

– Ваш мальчик?

– Мой дракон.

– Два эре задатка?

– И еще два, когда я принесу вино. Еще три.

– Так два или три?

– Если не жалко – четыре. Драконий корм нынче на вес серебра.

Эрик приблизился к почивающему зверю так, что мог бы коснуться маслянисто-гладкой кожи. Он дал наезднице задаток.

– Но-о, мой мальчик!

Выдув струи огня – лизоблюд едва успел отскочить, – дракон взмыл в небо, оставив после себя лишь клубы дурно пахнущей копоти.

Ветер усилился, он кляпом вбивал в глотку язык, стоило только приоткрыть рот. Но это нисколько не помешало Лантису проявить свое красноречие. Скальд придумал множество эпитетов касательно благоразумия Эрика. Это ж надо так швыряться серебром! Тем более серебром Лантиса, спасибо папе-конунгу за монеты на карманные расходы. Улетела девка, ни слуху ни духу! Ищи дракона в поле! А кое-кто предупреждал глупого лизоблюда…

«Ведьма, – подумал Эрик, глядя в небо. – Точно ведьма. Вроде лесной, только симпатичнее».

– Не вернется, – хмыкнул Лантис. – Идем вниз, чего тут торчать? Холодно.

– Вернется, – ответил Эрик. – Обязательно. И вина принесет самого лучшего. Я ей нужен, я чувствую это. Зачем – не знаю, но не зря она здесь кружила в такую погоду. Вернется, вот увидишь.

И Эрик оказался прав, а Лантис ошибся: не успела ржа туч источить лунный щит, как дракон, маневрируя крыльями и хвостом, упал на черепицу Университета. Отвесив неуклюжий поклон в знак благодарности, Эрик сполна расплатился за товар. Уж простите, милочка, лизоблюд не приучен кланяться, занятия по придворному этикету еще впереди.

Наездница потуги Эрика оценила по собственному разумению и, назвав его грубияном, умчалась в беспокойную высь.

Весело, Свистун побери! Не соврал Олаф, весело, еще как!

Вино отличное, свитграсс замечательный. И кружится голова, а девчонки хохочут. Кто-то танцует – неумело, без музыки, но от души. Вот придурок! Кто это, а?!

Оп-па! Да это же Эрик!

Ха-ха, сам не понял, как в пляс швырнуло! Небось обворожили хозяюшки улыбками-обещаниями – мол, и так обещаем, и эдак, и сверху, и снизу, и не раз, и не два. Хорошо в гостях у вльв, ой хорошо!

Вот только земли многовато. Отвык Эрик от земли, урожаев и обедов в поле. Эрику нынче дубовый паркет подавай или камень, соломой застланный. А у вльв полов вообще нет. Зато могилы есть – каждая будто рана, булавой в черепе промятая. Могилы как могилы, вы такие видали, конечно, ежели в вашем роду-племени покойников в ладьях не жгут и на потеху пташкам не выкладывают. Ямы – самое оно для второго подземного уровня. Тут ведь вльвы обитают, а не шуты с берсерками. У шутов везде бубенцы валяются, грязно, как в хлеву, и хохочут все так, что аж плачут, – тренируются. Даже во сне улыбаются и хохмят. Разбуди шута посреди ночи, отрежь ему руку, он будет хихикать и подначивать палача. А уж гороховые… у-у, те вообще не от Мира сего, никогда не знаешь, чего от них ожидать. Шутки у них – мороз по коже. Ректор приютил парочку гороховых, что ровно на две штуки больше, чем надо. Гороховые – излишки опасные: если над кем посмеются, тому до смерти хохотать придется, икая и пуская слюни. И лучше бы смерть быстрее освободила бедолагу от мучений.

Шуты, даже завтракая и обедая, куплеты разучивают – время дорого. А о вльвах в этом смысле и говорить не приходится. И потому красотки холодны, как лед, но страстны – куда там дриадам в течке. Пьют девчонки винишко, к парням прижимаются, о будущем своем не забывая. Да и как забыть? Ямы-то рядом, вырытые по росту-размеру студенток, – личные ниши, обустроенные согласно вкусам и предпочтениям. У одной милашки – рюши и бантики шелковые, у второй – стены бархатом занавешены, а у кого и скамеечка имеется, и подушка, и одеяло, чтобы теплей да уютней в сырой земле почивать…

Говорят, лучше, чем вльвы, любовниц нет во все Мидгарде. Уж очень они охочи до мужских ласк и поцелуев. Так охочи, что даже объятия Эрика им годятся. А ведь Эрик – лизоблюд, губы его опасны для податливого девичьего тела. Обычные люди боятся поцелуев лизоблюда, излишки тоже, ибо смерть – имя его улыбки. Смерть – так зовут яхонтовые уста Эрика.

А еще – болезнь.

Неудача.

Голод.

Страх.

Безумие…

Но что с того вльвам? Они со смертью на ты, болезни их не страшат. Да и в завтрашний денек заглянуть горазды и потому знают, кого можно приласкать, а с кем нежиться не стоит. Так что весело студенткам в компании отверженного лизоблюда, бесталанного скальда и Олафа, поэта по рождению. И двое берсерков, что, сменившись у центральных ворот Университета, отдыхать должны до утреннего развода, тоже девушкам пришлись ко двору.

Все берсерки – парни крупные, мускулистые. И эти двое не исключение. Глаза у них голубые, никакой зелени и оттенков карего. Кожа светлая, исчерканная рунами. Исчерканная – то есть в белесых рубцах, шрамах-заклятиях, какими берсерков еще на первом курсе метят. Только-только привозят в Университет, вводят в специальность, отбирая годы, и кладут под нож умельца, в молодости зарубившего врагов больше, чем в лесах грибов под елками. Все просто: или врезанные по живому руны войны, или не быть мальцу великим воином, способным в одиночку на армию выйти, головой стену пробить, искупаться в раскаленной смоле и голяком пройтись под дождем отравленных стрел.