Виктор Точинов - Рай Сатаны

Здесь еще оставалось немало охотников – но они не могли регулярно стрелять зверей крупных, опасных и крайне редких. Эфенди охотился лишь на таких, он не желал бить рекорды маркиза Рипона, истребляя легионы куликов и ржанок. А порожденных радиацией мутантов и монстров Мутабор за достойную дичь вообще не считал.

Потомок графов-крестоносцев застрелил в болотах Амазонии рекордную восемнадцатиметровую анаконду, обнаруженную, кстати, средствами спутниковой разведки (змеи таких размеров до сих пор считались туземной легендой либо выдумкой криптозоологов). Добыл самого большого в мире гребенчатого крокодила, авансом заплатив колоссальный штраф за охраняемую зверюгу. Завалил последнего в Африке белого носорога, чем был крайне горд. Прикончил кадьякского полярного медведя, весившего значительно больше тонны – трофей оказался рекордом всех времен и народов.

Растянувшаяся почти на год подготовка к охоте аль-Луаньяна на последний живущий на воле прайд гирских львов в Индии сама по себе составляла целую эпопею. Лишь Эфенди, с его влиянием, смог добиться проведения дорогостоящих полевых исследований, доказавших: покинувшие заповедник звери неизлечимо пострадали от радиации и никак не смогут стать родоначальниками популяции в Новом Индостане, как это планировалось… В результате львы погибли от метких выстрелов последнего из Великих.

Но недавно авиаразведка вроде бы видела еще пару уцелевших гирских львов, что очень расстроило охотника. Ни опровергнуть, ни подтвердить эти сведения не удалось, но охотничий триумф все же оказался подпорченным.

Моральные терзания были чужды Эфенди. Он считал, что занимается эвтаназией. Ему нравилось ставить последнюю свинцовую точку на той или иной странице истории умирающего мира.

– И вот теперь уважаемый господин аль-Луаньян решил поохотиться на российской территории, о чем официально уведомил соответствующие органы нашей страны, – завершил свой рассказ генерал.

И вопросительно взглянул на меня: понял, дескать, что за охота тебе предстоит?

Ни черта я не понял, если честно. Кроме одного: ОКР подмял и фактически подчинил почти все ведомства в России, имевшие в своем распоряжении хоть какие-то вооруженные формирования. Росприроднадзор с его уцелевшими егерями, лесниками и охотинспекторами не исключение, – и вопрос организации охоты высокопоставленного чиновника Исламского Союза автоматически угодил в ведение Кравцова.

Но где Мангуст – и где белые носороги с гребенчатыми крокодилами? Ничего я не смыслю в охоте на редких зверюг. Да и не водится в России крупная и хищная экзотическая фауна – настоящая, природная, а живность недавнего происхождения Эфенди не интересует…

– Кого он собрался у нас стрелять? – поинтересовался я. – Амурские тигры остались под китайцами, а наши бурые и белые мишки по сравнению с кадьякскими мелковаты…

– Зришь в корень… Зверь не простой. Реликтовая тварь, обитающая на Таймыре, в одноименном озере.

Я в очередной раз удивился. Не упоминанию реликтовой твари, про которую раньше слыхом не слыхивал. Но Таймыр… Даже самые отъявленные оптимисты не считали его в последние годы «нашей территорией».

Судя по состоянию бороды и шевелюры, обитатель лжефактории бритву, ножницы и расческу утратил несколько месяцев назад. Судя по запаху, воды и мыла он лишился тогда же.

На Багирова обросший, нечесаный и грязный человечек смотрел, широко разинув рот. В самом буквальном смысле. Глазки его под толстенными линзами очков казались крохотными, словно у таракана. Но и они распахнулись во всю ширь, изумленно пялясь на сержанта.

Тот и сам сознавал, что выглядит в полном боевом снаряжении внушительно. И, скажем так, для здешних мест не совсем обычно. Но времени заниматься самолюбованием не было.

– Три шага назад! – скомандовал он застывшему на пороге человечку. – Руки держать на виду!

Давно не мытое существо дернулось назад, сержант шагнул следом, быстро огляделся. Датчик не врал, никого больше здесь не оказалось. Обширное помещение, занимавшее всю лжефакторию, и почти пустое, затаиться негде. Более подробный осмотр сержант оставил на потом.

Человечек попытался что-то сказать, но сержант перебил, рявкнув:

– Лицом к стене! Руки за голову!

Очкастый выполнил команду, но тут же попытался спросить:

– Вы армия? Российская армия?

В голосе звучала нешуточная надежда. Что, вольный сын незалежной Сибири, несладко тебе живется под бело-зеленым флагом? Обратно захотелось?

Ствол уперся вольному сыну чуть ниже затылка.

– Молчать! Не двигаться! Отвечать, когда спрошу! Шевельнешься – стреляю. Вякнешь – стреляю.

Человечек затих и замер, прямо-таки прирос к стене, словно гвоздями приколоченный. Одеждой ему служил бесформенный балахон, в котором сержант с трудом опознал полусинтетический свитер, донельзя растянутый и донельзя грязный. Прежний владелец (наверняка выбросивший это старье) был размеров на пять крупнее нынешнего, и рубище свисало ниже колен. На ногах виднелись какие-то стоптанные опорки. Штанами вольный сын вольной Сибири не обзавелся. Или не носил их из принципа, мало ли какие принципы у людей встречаются…

Баг, преодолевая брезгливость, пробежался рукой по складкам балахона. Не то чтобы рассчитывал найти оружие, но порядок есть порядок.

Оружия не оказалось.

– Кто такой?

– Я хранитель музея! Моя фамилия Гусев!

Откуда тут музей? И для кого? Песцы с леммингами на экскурсии ходят?

Местный сумасшедший, решил сержант. Потому и живет на отшибе. Безобидный, похоже. Как навозная муха – грязен и вонюч, но вреда никакого. Но расслабляться рано… Потому что орлы, конечно, мух не клюют. Зато мухи орлами не брезгуют… Мертвыми орлами, не к месту расслабившимися.

– Молчать! Стой где стоишь! – скомандовал Багиров и занялся осмотром помещения.

Хм… Сумасшедший он или нет, но музей его жилище и впрямь чем-то напоминало. Даже скорее отдельно взятую музейную экспозицию, непонятно зачем вынесенную в филиал, расположенный на Таймыре, в Аллахом забытой дыре.

Стены из тесаного дерева – из фальшивого тесаного дерева, разумеется. По торцам помещения прорезаны два огромных окна, – совершенно неуместные в краях, где минус сорок зимой дело привычное.

Но окна здесь были особые. Виднелись в них отнюдь не склоны балочки, скрывавшей факторию. За одним окном – широкая панорама летней тундры: поблизости затаилась в стланике крупная птица, куропатка наверное, высиживающая кладку яиц, – и замер подкрадывающийся к ней песец. Поодаль – аборигенское стойбище, многолюдное, чумы нарядные, яркие, никакого сравнения с одинокой стоянкой Ивана. Дымы, поднимавшиеся в небо от костров, колебались от ветра, но и люди, и животные застыли неподвижно.