Тед Уильямс - Море серебряного света

«Никаких гарантий, даже с сеткой».

Она выпила еще немного воды, опять попробовала позвонить Рэмси, но магия, через телематический разъем связывающая ее с настоящим миром за стенами башни, исчезла. Карета опять стала тыквой, а лакеи мышами. И она была предоставлена самой себе.

Она собрала свои скромные пожитки и отправилась к служебному лифту.

Почти полный день жизни в стенах дома Жонглера научил ее прятаться не хуже крысы. Когда лифт открылся на антресоли, она выглянула из него прежде, чем выйти, и немедленно бросилась обратно, увидев в конце коридора молодого человека, огибающего угол. На нем была рубашка без воротничка и рабочие брюки, но он казался скорее служащим, одетым в повседневную одежду, чем уборщиком — возможно юный менеджер-карьерист, решивший произвести на боссов впечатление работой в неурочные часы. Он быстро скрылся из виду.

«Даже черти в аду не переодевались в уикенд,— подумала она.— Во всяком случае я не помню, чтобы мистер Данте упоминал об этом».

Она подержала двери несколько лишних мгновений, для безопасности, и подумала о самых-обыкновенных-служащих, которых она видела в здании, занимающихся самыми-обыкновенными-делами. На самом деле все, что она видела здесь, говорило только об одном: сюда ее привел самый-обыкновенный-бред. За черным фасадом штаб-квартиры Джи Корпорэйшн не было нечего, что она не могла бы найти в любом небоскребе города. И даже бронированный офис охраны наверху не был чем-то необычным, учитывая то, что здание являлось резиденцией одного из самых богатых людей в мире.

Разумный человек не смог бы не признать, что фантазия о похищенных детях и мировом заговоре стала казаться все более и более надуманной — а Ольга сама себя считала разумным человеком.

«Можно ли быть разумной и безумной одновременно?— спросила она саму себя.— По-моему это немного чересчур».

Убедившись, что коридор пуст, она спустилась по лестнице с антресоли в обширное фойе с пирамидальной крышей. Хотя оно и видела, как несколько людей пересекают его, идя от одного лифта к другому, сейчас оно было пусто — шокирующе пусто, как бывает только в закрытых общественных зданиях. Она быстро пошла по черному мраморному полу к главной стойке администратора, эхо ее шагов било в уши как выстрелы из пистолета. Добравшись до стойки, она устроила шоу для невидимых камер, как бы случайно перевернув квадратную вазу с цветами, стоявшую на ней, так что вода и увядающие ирисы, политые еще в пятницу утром, оказались на полу перед стойкой. Сделав вид, что она ничего не заметила, она заторопилась обратно, в сравнительную безопасность антресолей.

Из безопасного места — целой рощи декоративных деревьев в горшках — она глядела на болезненно-медленную струйку сотрудников Джи Корпорэйшн, лившуюся через дверь, быть может на какую-нибудь вечеринку, или переходивших через фойе из одной части здания в другое. Некоторые из них вроде бы заметили лужу с водой и рассыпанные цветы перед стойкой администратора, но если кто-нибудь из них и сообщил об этом, то использовал свой разъем, и Ольга никак не мог быть уверенной в этом.

Прошел час. Быть может двадцать или тридцать служащих прошли через фойе, но разбитая ваза все еще лежала на месте. Огромные настенные часы, четырехугольник из золота размером с кабину грузовика, внутри которого находились фигуры египетских богов, показали почти восемь вечера. Вечер субботы, ее время кончилось почти наполовину, и она все еще не сделала ничего. Ольга всегда была терпеливой женщиной, но сейчас она чувствовала себя так, как будто идет по тонкому канату, качаясь под любым ветерком, и канат вот-вот лопнет. Она уже решила, что ей придется рискнуть и самой поискать на нижних этажах, когда нескладная фигура вывалилась из служебного лифта и пошла к цветам, толкая перед собой пластиковую урну для мусора на колесах; швабру он держал на плече, как часовой винтовку.

Ольга с облегчением выдохнула. Уборщик медленно и аккуратно собрал упавшие ирисы, потом опустил швабру. Убедившись, что это он — кто знает, сколько уборщиков работает в уикенд? — она поспешила к лифту. Через минуту она уже была на уровне фойе. И сделала вид, что страшно удивлена, когда он вошел внутрь.

— Привет Джером, — сказала она, когда он поставил свою корзину в крошечное отверстие между кабиной и дверью. Она улыбнулась своей лучшей улыбкой. — Что ты здесь делаешь?

— Я ничего не знаю об этом, Ольга. — Он говорил спокойно, хотя и волновался. — Все эти этажи закрыты. Я бываю там только тогда, когда ребята из охраны просят меня кое-что подвинуть. — Он сидел и напряженно думал: рот открыт, молочные глаза полузакрыты, в руке, остановившейся на полпути ко рту, половина сэндвича.

Ольга заставила себя съесть немного сэндвича с ливерной колбасой, которую он настойчиво ей предложил. Поскольку ей ни в коем случае нельзя было входить в закусочную для уборщиков, она убедила его расположиться вместе с ней на складе — она столько времени провела в нем, что уже начала чувствовать себя в нем как дома — и даже не выбросила сэндвич, несмотря на очень смешанное отношение к ливерной колбасе.

— Значит… значит ты бывал на этих этажах.

— Да, конечно. Много раз. Но только в офисе охранников. — Он опять нахмурился. — Однажды был в комнате наверху, со всеми этими механизмами, потому что один из боссов очень разозлился, увидев там мышь, и захотел показать мне. Но я сказал ему, что даже не чищу эту комнату, откуда в знаю, есть там мышь или нет? — Он засмеялся, потом сконфуженно смахнул кусочек колбасы с подбородка. — Лена сказала, что мышь поднялась по лифту. Мы долго смеялись.

Ольга попыталась подавить почти болезненный интерес ко второй генераторной. Что это ей даст? Она даже не знает, как и к чему подсоединять устройство Селларса, и, в любом случае, Селларс не сумеет воспользоваться им. Но это часть башни, куда бы она хотела попасть.

— Ты можешь взять меня туда?

Он покачал головой.

— Нет, нам запрещено. Будут неприятности.

— Но я уже говорила тебе, что все равно попаду в беду, так или этак.

— Я все еще не понимаю, — сказал он, энергично жуя.

— Неужели ты забыл? Мой друг, из другой смены, взял меня наверх в пятницу, просто чтобы показать мне. И я уронила там бумажник, понял? Случайно. Если кто-нибудь найдет ее, меня сразу выгонят. И там мои кредитные карты и еще кое-что.

— Похоже дело плохо, а?

— Да. Точно выгонят. И я не смогу помочь моей дочке и маленькой внучке. — Ольга разрывалась между отвращением к себе и увеличивающимся отчаянием. Никто, кроме мужчины-полуидиота не купился бы на эту плохо состряпанную историю. Нужно использовать Джерома, потому что он доверчив и стремится угодить — вероятно психически больной — и все равно Ольга почувствовала себя последней стервой. И только воспоминание о спящих детях, о том, как они слетаются к ней, как стайка испуганных птиц, ищущих убежища, об их умоляющих безнадежных голосах, смогло немного облегчить боль того, что она делала.