Тед Уильямс - Море серебряного света

— Это твой пес? Если он не перестанет хватать меня за яйца, можешь отправлять меня обратно в ящик.

Каллиопа махнула рукой, приказывая Стэну вернуться на стул.

— Просто скажите мне все, что вы помните о Джонни Дреде.

Пленник ухмыльнулся.

— Ничего. Ничего я не помню. И даже если услышу о нем завтра, тут же забуду. Он был чокнутый ублюдок. За любые деньги не скажу о нем ни слова.

Каллиопа продолжала расспрашивать, задавая вопросы о социальной жизни и аборигенах, а Стэн время от времени выдавал что-нибудь нереальное. Это было как фехтовальный матч, где пленник не только не мог победить, но и набрать хотя бы одно очко, и все-таки держался и не сдавался, пока из нее не выветрился весь кофеин, оставив Каллиопу усталой и раздраженной.

— Итак он мертв, и вы ничего не слышали о нем много лет. Это то, что вы мне говорите, верно?

Он кивнул.

— Точно.

— Тогда почему я не могу избавиться от ощущения, что вы что-то от меня скрываете? Мы уже долго говорим, мистер Пайк. Эдди. Большой Три. Какой еще идиотской кличкой тебя называть? Послушай, если бы я была тобой, я бы сейчас забралась на этот стол и попыталась поцеловать мою большую греческую жопу, потому что найдется очень мало людей, которым я предлагаю так много за сущую ерунду. Когда вернешься в Сильверуотер и пойдешь с кем-нибудь в душ, побереги свою шоколадную задницу. — Он слегка удивился, увидев, как она внезапно перестала делать вид, что хочет помочь ему, но не перестал ухмыляться. — Почему бы тебе не поговорить?

— Я и так говорю.

— Тогда скажи что-нибудь стоящее. Мы можем сократить твой срок лет на пять, если ты скажешь нам что-нибудь полезное о Дреде.

Он долго смотрел на нее, странно долго. Стэн начал было что-то говорить, но она коснулась его колена под столом, призывая к терпению.

Большой Три опять почесал шрамы, вздохнул и опустил руки на стол.

— Смотри, женщина, — медленно сказал он. — Я кое-что скажу тебе, бесплатно. Я ничего не знаю о Дреде. Но даже если бы я что-нибудь знал, я бы тебе не сказал ни одного гребаного слова. Ни за доброе отношение ко мне, ни за уменьшение срока, ни за миллион долларов.

— Но если он мертв…!

Он покачал головой, его взгляд опять спрятался за длинными ресницами, как пантера в зарослях тростника.

— Не имеет значения. Ты не знаешь Дреда, ты никогда не встречалась с ним. Если он узнает, что ты интересуешься им, то выйдет из под земли, убьет тебя трижды, и каждый раз по другому. Если ты когда-нибудь станешь мопадити , тогда возвращайся и пошарь в темноте. Дред уже там.

— Мопадити. Что это означает?

Он опять оглядел их, как бы из глубины пещеры.

— Призрак. Приведение. Когда ты мертв, но не ушел. А сейчас я хочу обратно в ящик.

— Похоже мы ничего не добились, — испытующе сказал Чан.

— Помолчи. — Каллиопа сняла наушники и убрала их в разъем своего блокнота. Она опять спросила себя, не пора ли купить себе новую жестянку. Эту ей уже надоело таскать, хотя это был новый сверхтонкий «Криттапонг», который она подарила себе на день рождения. — Доктора Джигалонг нет в городе. Я оставила ей сообщение на работе и дома.

— О «мопадити»?

— Да. Что-то из уличного сленга, но я не слышала его раньше. А ты?

— Нет. — Он положил ноги на стол. — Сколько этих подонков мы уже перешерстили? Восемь, девять? Не слишком много.

— Чего-то мы добились.

Стэн удивленно поднял бровь.

— Ты имеешь в виду, что мы узнали новое туземное слово? Если ты заметила, Скоурос, в этом парне действительно есть кровь аборигенов. Разве ты сама не говоришь время от времени «хопа» [12] Восклицание ( греч. ). , «ретсина» [13] Вино ( греч. ). или даже «акрополис» [14] Город ( греч. ). ? Я сам иногда использую жаргон — кажется вчера я обозвал тебя «круглоглазой»…

— Он среагировал, когда я спросила его о Джонни Дреде. И удивился. — Что-то еще не давало ей покоя, какая-то мелкая деталь, сумасшедше близкая, но недостижимая.

— Ну, человек официально мертв. Так что можно и удивиться, когда тебя спрашивают о том, кого ты считаешь покойником.

— Может быть. Но как-то он очень странно отреагировал. Может быть что-то слышал на улице.

— «Может быть» не переведет нас через перевал, Скоурос. Что дальше? Может быть пора бросить исследование уличной культуры, хотя это и очень интересно?

Каллиопа помотала головой, сбитая с толку и разочарованная, из нее выветрились последние крупицы кофеина, на их место не пришло ничего, и она чувствовала себя совершенно ужасно.

Не в состоянии уснуть от беспокойства, она села на диване и вызвала из отдела беседу с Большим Три на свой стенной экран. И еще она решила держаться подальше от Вонди Бейби, ради самой себя. Даже не из-за навязчивого интереса к официантке Элизабет, но из-за того простого факта, что она начала есть слишком много сладкого десерта, который там подают.

«Так ты никогда не похудеешь, Скоурос,— сказала она себе.— Лучше тебе оставаться дома». Все это время она не заходила в магазин, и дома не было нечего, кроме хрустящих хлебцев, и это могло угрожать ее решимости. Она просмотрела весь разговор до конца, потом прыгнула назад к тому месту, где она впервые упомянула имя своей жертвы.

«Ты говоришь о Джонни Мор Дред?— сказал Большой Три и повторил,— …О Дреде?».

«Вот!— подумала она.— Джонни Мор Дред! Как же она не услышала это раньше?» Но почему еще одно прозвище — она подозревала, что у него их много — зацепило ее внимание? И зудится под кожей, как заноза? «Мор Дред? Мор Дред? Где я уже слышала это?»

Она вспомнила фотографию из Фивербрукской больницы, расплывчатое темное пятно, бесформенное туманное лицо.

«Большой Три сказал, что он призрак. Если есть кто-нибудь, кто возвращается призраком…»

Она закрыла глаза и тут же открыла, пытаясь видом знакомой комнаты успокоить нервы и избавиться от ощущения, что за ней наблюдают. Призрак.

Она опять вернулась на свой балкон. Башня притягивала ее к себе, как будто она была мотыльком, а эта черная громада — лучом извращенного света. Даже сейчас, когда голоса исчезли, когда она забралась так далеко от Джунипер Бэй и вряд ли вернется обратно, она не могла не обращать на это внимания.

Красные искры сигнальных огней угольками окружали верхушку башни, окна самых верхних этажей светились, поодиночке или маленькими гроздьями. И ничего больше не было видно на ночном небе, только поисковые огни шарили по пустым паркам, изредка вспыхивая, когда они падали на ряды раскрашенных киосков.

Голоса исчезли. Дети исчезли. Были ли оно одно и то же? Ольга Пирофски даже не могла вспомнить, когда ее затянула в себя мистическая фантасмагория путешествия на юг. У нее не осталось сил. В те ночи, когда дети толкали и торопили ее, шепотом рассказывали свои жизни в ее спящее ухо, она больше отдыхала, чем сейчас, в эти мертвые черные часы, которые настали после того, как умерли голоса. Каждый день она просыпалась пустой и усталой, чувствуя себя баллоном с гелием, из которого вытекли последние остатки жизненной энергии и которому осталось только бесполезно лежать на полу.