Тед Уильямс - Море серебряного света

«Ни воды, ни еды, ни остановки». Прошли первые часы, и эти слова постоянно крутились у нее в голове, как рекламный слоган какой-нибудь совершенно ужасной экскурсии. Она слегка преувеличивала, потому что время от времени они останавливались и отдыхали, пока !Ксаббу слушал непонятно что, которое вело его вперед, но эти остановки ненамного улучшали дело. На каждой остановке она оставалась наедине с молчаливым Жонглером, а это было все равно, что остаться одной в комнате с недружелюбной собакой: прямой угрозы нет, но намек на нее есть всегда. Собрав все свои силы, Сэм отбросила в сторону мысли об Орландо и родителях, которые были так далеко, что ей с трудом верилось, что ее отец и мать, в отличии от Орландо, все еще живы и может настать день, когда она их увидит.

Феликс Жонглер шел с мрачной решимостью средневекового паломника. Сэм, молодая и сильная, догадывалась, что ему не слишком просто идти наравне с нею, но он отказывался показать это; наоборот, он делал вид, что ему не терпится идти дальше, когда они останавливались, чтобы дать !Ксаббу «понюхать воздух». В менее неприятном человеке такой стоицизм мог бы вызывать восхищение, но для Сэм это только делало его еще более холодно-далеким от нормального человека. Она обнаружила, что не может вслух пожаловаться на усталость, потому что не хочет показать ему свою слабость.

Феликс Жонглер мог сколько угодно стараться держаться наравне с Сэм, но было ясно, что !Ксаббу специально шел позади, чтобы не оставить их далеко за собой.

Все это время она видела его в симе бабуина, и только начала привыкать к его новому облику. В некотором смысле настоящее тело !Ксаббу было даже большей экзотикой, чем обезьяна. Совсем маленький человек — меньше ростом и худее самой Сэм, которая была среднего роста и совсем не толстой — он, казалось, вообще не уставал, двигаясь с такой ленивой грацией, что, казалось, если понадобится, мог бы идти во сне.

— Откуда взялись бушмены? — внезапно спросила она. !Ксаббу не ответил сразу, и она почувствовала острый укол совести. — Ой, это не слишком грубый вопрос?

Его раскосые глаза были настолько узки, что коричневые радужные оболочки были видны только в те мгновения, когда удивление или удовольствие заставляли их широко открыться. Она не могла сказать, какое их них вызвал ее второй вопрос.

— Нет, нет. Совсем не грубый Сэм, просто я пытаюсь найти ответ. — Он указал на себя. — В моем случае это маленькая страна, Ботсвана, но люди нашей крови рассеяны по всей южной Африке. Но, быть может, ты имела в виду наше происхождение?

— Да. — Она подвинулась ближе, уровняв его шаг с его; ей не хотелось, чтобы их слышал Жонглер.

— Никто не знает, откуда мы взялись. В детстве мне сказали, что мы давным-давно пришли с севера — много тысяч лет назад. Но существуют и другие теории.

— Именно поэтому ты можешь вот ходить, вечно? Потому что ты бушмен?

Он улыбнулся.

— Да, как мне кажется. Я унаследовал сразу две традиции, и обе готовили меня к тяжелой жизни, но люди племени отца — охотники-кочевники, очень старая традиция — могли идти и бежать по следу добычи часы и дни, не уставая. Я далеко не такой, какими они были, но, пока жил с ними, я закалил себя.

— Были? Ты хочешь сказать, что их больше нет?

Что-то прошло по его коричневому лицу, быть может тень, хотя в этом мире не было теней.

— Несколько лет назад я пытался найти их и не сумел. Я любом случае их осталось немного, Калахари — трудное место для жизни. Быть может уже не осталось людей, живущих старой жизнью.

— Обалдеть! Тогда ты… последний бушмен. — И только договорив, она сообразила, какой ужас ляпнула.

К ее облегчению !Ксаббу только улыбнулся.

— Я не думаю о себе так, Сэм. Я, всего-навсего, несколько лет прожил с ними и видел их оригинальный образ жизни. Но в одном отношении ты права: я, быть может, последний, кто изучал их жизнь, старую жизнь. — На мгновение он замолчал. В наступившей тишине Сэм услышала позади них тяжелое ровное дыхание Жонглера. — Нечему удивляться, это жизнь, которую я ценю, но мало кто согласится со мной. Если бы ты пожила в их племени, Сэм, то обнаружила бы, что это очень трудно.

Тон, каким он сказал это, болью отозвался в ее сердце — в нем была затаенная боль, то, что она никогда не видела в нем раньше. Быть может из-за исчезновения Рени.

— Расскажи мне об этом, — сказала она. — Неужели мне пришлось бы охотиться с копьем на льва или что-то в этом духе?

Он засмеялся.

— В дельте, где живет народ моей матери, иногда бьют рыбу копьем, но в пустыне больших животных убивают луком и стрелами. Я не знаю никого, кто убил бы льва, мало кто вообще видел их — они тоже вымирают, да. Мы стреляем отравленными стрелами и преследуем животное, пока оно не умрет.

Она подумала, что это не очень-то честно, но не осмелилась сказать вслух. — А девушки, они тоже охотятся?

!Ксаббу покачал головой. — Нет, по меньшей мере в племени моего отца. И даже мужчины очень редко охотятся на больших животных. По большей части они ставят ловушки на более мелкую дичь. У женщин другие обязанности. Если бы ты была членом нашего племени, незамужней девушкой, как сейчас, ты бы могла смотреть за детьми, играть с ними…

— Звучит не слишком плохо. И что бы я носила? — Она посмотрела вниз, на импровизированное бикини, последнее печальное воспоминание об Орландо. — Что-нибудь в этом духе?

— Нет, нет, Сэм. Солнце сожгло бы тебя в первый же день. Ты бы носила кароссу — одежду, сделанную из цельной шкуры антилопы. Кроме присмотра за детьми ты бы помогала другим женщинам выкапывать дыни, корни и личинки — не думаю, что тебе понравилось бы их есть. Но в Калахари ничего не выбрасывают и все идет в дело. Мы используем луки для того, чтобы из них стрелять и, одновременно, чтобы играть мелодии. А наше пальцевое пианино — он сделал вид, что играет на маленьком двуручном инструменте — мы также используем как рабочий стол для плетения веревки. Все используется самыми разными способами. И ничего не выбрасывается.

Она какое-то время думала.

— Мне кажется, что это даже хорошо. Но не думаю, что мне понравится есть личинки.

— И муравьиные яйца, — торжественно добавил он. — Их мы тоже едим.

— Ик! Ну это ты придумал!

— Клянусь, что нет, — сказал он, улыбнувшись. — Сэм, я тоскую по этой жизни, мне хочется опять поесть эти яйца, но я знаю, что большинство народа не хочет так жить.

— Похоже это действительно трудная жизнь.

— Так и есть. — Он кивнул, немного печально и отдаленно. — Так и есть.

Наконец бесконечная ходьба на время прекратилась. Жонглер уже хромал, хотя и отказывался признаваться в боли. Сэм, истощенная, со стертыми ногами, проглотила свою гордость и предложила остановиться.