Михаэль Драу - Генму

Тот молча доел мандарин, тяжко проглотив.

Бофи сразу же сунул ему в руки второй. Найт съел и его. Внутри, где-то за грудиной, уже разливалось знакомое, к сожалению, не забытое жжение. Третий мандарин Найт отодвинул.

— Мне и этого хватит. Ты доволен, Бофи? — Найт поднял на него глаза, чувствуя, как внутри всё сковывает колючим льдом.

— Эй, ты чего… — на лице Бофи медленно проступил испуг. Он увидел, как побледнели губы Найта, как на них стал проступать нехороший синеватый оттенок. Найт расстегнул ворот, с силой втягивая воздух, развернулся и пошёл куда-то. Бофи торопливо сунул злосчастные мандарины в карман и кинулся следом.

— Эй, эй, ну я не знал! Я думал, ты просто важничаешь! Найт, тебе что, плохо?

Найт отмахнулся от него, с силой и сиплым хрипом хватая воздух ртом. В глазах стремительно темнело. В животе плескалась боль, тошнота, в висках пульсировала кровь. Когда сознание начало путаться, Найт ощутил холод в коленях — наверное, упал на снег. Кто-то тормошил за плечо, словно сквозь вату доносились гулкие крики Бофи. Уже невнятные, неразличимые…

— Помогите! — Бофи тряс Найта, который страшно хрипел и норовил повалиться набок.

Господин Миккейн, успевший снискать кратковременную славу и здорово повеселиться, заметил со сцены возню в снегу и услышал сквозь гул ярмарки крики о помощи. Кинулся вперёд, словно коршун.

Через минуту оказался рядом с учениками, отпихнул Бофи, похлопал Найта по синюшным, одутловатым щекам.

— Найт! Найт! Что случилось?! Эй!

Не дождавшись ответа, учитель подхватил мальчика на руки и бегом кинулся к парковке, на которой оставил свой флайер. Пару раз оступившись, господин Миккейн уронил в снег шапку, но не обратил на это внимания и не задержался ни на миг. Влетел в кабину, осторожно опустил задыхающегося мальчика на сидение рядом с собой и завёл машину. Флайер с низкочастотным гудением взмыл к жемчужному небу.

— Потерпи, потерпи, маленький, сейчас… — бормотал учитель, выворачивая штурвал.

Громада Академии приближалась с каждой секундой, проступая из синеватой дымки, словно корабль-призрак. Решительно поджав губы, господин Миккейн направил флайер прямо в огромное окно холла лазарета.

Учитель успел увидеть, как отпрыгнули от окна несколько медбратьев, а в следующую секунду флайер вломился в помещение вместе с водопадом осколков.

Вопли, крики, суматоха.

Господин Миккейн выбрался из машины, обогнул её, вытащил из кабины Найта и, поудобнее перехватив его на руках, бросился к двери смотровой.

— Что это всё значит?! — догнал его чей-то возмущённый голос.

— Прошу простить, всё компенсирую! — на ходу отозвался историк, толкая дверь ногой.

Он добрался до лазарета кратчайшим путём. То и дело с тревогой поглядывая в опухшее и синюшное лицо альбиноса, историк неслышно шептал:

— Держись, держись, маленький…

Дежурный врач, точнее медбрат — молодой парень по имени Ллойд Мах, приблизился и, не задавая никаких вопросов, забрал Найта из рук господина Миккейна.

— Вам лучше… — начал было он.

— Я подожду тут, — не дослушал учитель и уселся на небольшой потёртый диванчик в приёмной.

— Эх ты, дохлятина, опять с тобой что-то случилось, — почти ласково сказал медбрат, глядя на мальчика у себя на руках. Затем створки из толстого молочно-матового стеклопласта сомкнулись за его спиной, оставив господина Миккейна в тишине, один на один с гулкими ударами сердца.

Когда Найт открыл глаза, ему показалось, что он всё ещё лежит там, в парке, глядя в сизовато-белое небо. Но потом понял, что над головой потолок. И склонившееся лицо господина Миккейна. Складка между бровями учителя разгладилась, в уголках губ, наоборот, обозначились морщинки.

— Ну слава богу, очнулся. Тебе лучше? — мягко спросил господин Миккейн, погладив мальчика по голове.

Тот нерешительно натянул одеяло на подбородок и хрипло прошептал:

— А Бофи ничего не будет?

— При чём тут Бофи? А… Это он тебя отравил?

— Он не знал. Честно-честно, — Найту потребовалось время, чтобы перевести дыхание. — Он правда не знал. Он купил мандарины. Я… — он помолчал, — я никогда не ел мандаринов… Я тоже не знал, что так будет…

— Ну тише, тише, береги силы, малыш, — господин Миккейн поправил Найту одеяло, и тот напрягся, ощутив призрак недоверия и даже испуга, когда его тела нечаянно коснулись руки мужчины. Учитель заметил это и отодвинулся.

— Отдыхай. Ты скоро поправишься.

С этими словами он вышел.

Окончательно Найт поправился и впрямь довольно скоро. Новогодние каникулы были безвозвратно испорчены, а традиционная встреча полуночи и загадывание желаний застали его в полутёмной палате лазарета, где кроме него не было больше никого. Даже какого-нибудь болеющего или раненого бедолаги, с которым можно было бы хоть поболтать. Дежурный медик отмечал с коллегами в холле.

Зато Найту удалось выпросить несколько книжек, которые он прочитал за пару дней.

Когда он вернулся в спальню пятого блока, Бофи вёл себя так, как будто ничего не произошло. Однако на общей тренировке он догнал Найта и проговорил, ухитряясь не сбить дыхание:

— Почему ты меня не сдал?

— А надо было? — ответил Найт довольно спокойно.

— Чёрт, я тебя чуть не убил, вообще-то…

— Не ты, а цитрусовые и моя аллергия.

— Я думал, ты шутишь. Больше не повторится.

— Бофи, всё в порядке. Я не держу зла.

— Слушай, но почему ты не отказал тогда чуть решительнее? — спросил Бофи после паузы, когда они пошли на очередной круг. — Ты же мог умереть.

— А я хотел посмотреть… — Найт вдруг повернулся к нему и улыбнулся, глядя Бофи прямо в глаза, — действительно ли «твоей девочке» ничто не угрожает.

С этими словами он продолжил бег лёгкой рысцой.

С Бофи поравнялся Грайд и, криво усмехнувшись, кивнул вслед альбиносу:

— Когда ты его уже трахнешь, а?

— Иди ты! — огрызнулся Бофи и ускорился.

Но в душе его сладко теплело при воспоминании о словах Найта и его взгляде. Почти против воли внизу живота стало разливаться сладостное напряжение. Вот только эрекции на уроке физподготовки и не хватало! Бофи остановился, повернулся к стене, опершись на неё рукой, и сделал вид, что переводит дыхание.

Но с того момента фантазии о лунно-бледном теле, извивающемся под ним, не покидали его и вкрадчиво просачивались в «мокрые» сны.

В марте последние конвульсии зимы были особенно сильными. Вьюжило яростнее, чем в середине января. Но Найту нравилось это неистовство природы. Оно как будто находило отклик в его душе.

Временами он не узнавал себя, пугался собственных мыслей и фантазий. Найт уже почти понял, как относится к Бофи. И уже почти решился потрогать его под одеялом в том месте, в котором Бофи хочется больше всего. Найт уверен: ему тоже страшно. Но тело знает лучше. И когда не хватает слов и смелости, в ход идут молчание и действия.