Карина Вран - Свето-Тень

— Д-да…

Хрустели блестящие барханы, хмурился барашками пенных гребней океан.

Наверняка, грядет буря.

— Леа, муза моя, мы здесь не для паломничества по историческим местам или памятникам архитектуры сей, вне всяких сомнений, достойнейшей планеты. Здесь — враги. Нам нужно их убить. Всех. Не причиняя вреда людям. А людей на Македонии около семи миллионов. В основном — мирных жителей. И для того, чтобы они не пострадали, Альдобрасту придется вскрыть криога. Одного. Вероятнее всего, наживую.

Отповедь моя повисла в воздухе, наравне с солоноватыми брызгами. Я стояла на самой кромке, между прибоем и сушей.

Леа содрогнулась перед тем, как убежать за ближайший булыжник, испещренный солевыми вкраплениями. Какие звуки оттуда донесутся, я угадала заранее.

— Работаем, — резюмировала я, раскидывая руки, дабы сотворить Покров Сумрака.

Сегодня стемнеет раньше.

И мы увидим, отражаются ли под пологом ночи в крупинках алмазной пыли звезды.

— Очень уж он там долго, — пожаловалась я Флинеру. Так уж сложилось, что до сих пор у нас не выпадало возможности пообщаться с глазу на глаз с Глядящим-сквозь-Время.

— А как ты хотела? — усмехнулся он. Доставку криога для анатомирования команда восприняла совершенно спокойно, только Леа испуганно шарахалась от каждого шороха. При том, что операционная была погружена в изоляционный пузырь, исключающий проникновение наружу любого звука.

— Я никак не хотела. Просто волнуюсь. Хотела… Скажешь тоже. Ты когда последний раз поступал так, как тебе хочется?

— Давно. Не суетись, милая, жернова уже вертятся, вспять не развернуть, а ускорять неизбежное — все равно, что требовать от виноградной косточки сразу стать лозой и начать плодоносить. Всему свой срок, и, пытаясь его сократить, ты рискуешь упустить нечто важное.

— По-твоему, я что-то упускаю? Слишком тороплюсь?

— Нет, милая. Ты все делаешь правильно. Только нервничаешь напрасно, — он положил руку мне на плечо. Ободряюще.

— Уговорил. Стану мумией, заползу в свой саркофаг и не буду дергать друзей. Флинер, я… прошла свой Рубикон?

Не сразу, отнюдь не сразу, уловила я связь между предостережением Флинера о дарах, что не следует принимать, и предложением Брендона. Щедрым, как осуществление мечты.

— Более чем. Прости, что просил у тебя такого…

— Ничего ты не просил. И прав был… во всем прав.

— Знаю, — невесело отозвался маг. — Не первую сотню лет живу.

Я решила не встревать, ожидая продолжения.

— Я ведь тоже когда-то любил… что называется, до потери рассудка. Эвина была смертной — я не бессмертен, конечно, но срок моей жизни и ее был несопоставим. Она была не без способностей, но не Творцом, нас же так мало… Как я ее завоевывал! Наследный Лорд Руах — и не мог добиться взаимности от простой девчонки! Добился, разумеется… Чтобы бессильно наблюдать, как она стареет и умирает на моих руках. Для меня она всегда была юной, но во взгляде ее я читал укор. «Я вынуждена дурнеть и разваливаться на части, а ты, такой могучий, ничего не можешь противопоставить снедающей меня старости», — говорили ее глаза. Эвина умерла больше двухсот лет назад, но для меня — это было вчера.

— Она тебя любила?

— Нет. Позволяла любить себя. Давай замнем?

С резким хлопком лопнул пузырь, выпуская Альдобраста, забрызганного кровью. Очень темной.

— Все! — выпалил он. — Тушка разделана, можно готовить ужин.

— Циник… Спасибо.

Ключ к заклинанию подобран, осталось только воплотить.

Ключ к спасению семи миллионов человек. Только вот семь миллионов абстрактны, а гибельный черный снег отзовется явственными кошмарами и потоками крови — на моих руках. Очень темной крови таких же живых существ.

Ради выживания одного вида истребляется другой.

— Не могу, — сквозь зубы простонала я. Так, чтобы не слышал никто.

— Все много сложнее, Эшти, — попытался утешить Фтэрх.

— Македония — лишь первая песчинка в круговороте бури. За ней последует череда других планет. Других убийств. Слишком много для меня…

— Без твоего вмешательства жертв будет на порядок больше. Выбирай.

Рационализатор, мать его… дракониху!

— Сволочь… Порой я тебя ненавижу.

— Верю, Эшти. Я буду держать канал.

Дайр'Коон спикировал на мою заблаговременно протянутую ладонь. Разряд тока — слияние.

Когда ночь чахоточными мотыльками с угольными крылышками облепила наши тела и мысли, стало совсем тошно.

Приготовления были завершены. Спина к спине стояли я и Флинер, на щербатой скале, соприкасаясь затылками и стремлениями.

— Пора, — прошептала я.

Никто, кроме нас, не узрел поднявшегося столба дыма, уходящего основанием в пасмурный океан, и возносящегося к зашторенному тучами небу. Столб ширился, вбирая все больше потоков, непрерывно содрогался, свивался в тугую спираль — и все бесшумно. Его не существовало в материальном мире.

И тут в тугое сплетение тьмы врезался тонкий золотистый луч. Столб изогнулся, поплыл в очертаниях, неуклонно сползая в завихрения распада или — что хуже — в коллапс. Слишком велики были задействованные Силы, чтобы мирно развеяться, а значит, ещенемного, и над нами полыхнет зарница взрыва.

Мой взгляд выхватил стройную фигурку, совершающую отчаянные взмахи кистями рук. Я даже не успела вскрикнуть, как за ее спиной возникла тень, и девушка осела в алмазную пыль. С падением Леа золотистый поток рассеялся, и дымовая стела начала выравниваться.

Позднее, эпоху спустя, выяснится, что спас нас Листенн, разрядивший в спину Леа парализатор на минимальной мощности и узком луче. Тогда же, размазывая по щекам слезы, Леа будет лепетать, что «всего лишь хотела помочь, хотела быть полезной»… И, скривив губы, презрительно и емко, отвесит ей моральную пощечину Нильда:

— В следующий раз, когда возникнет желание быть полезной, повесся на ближайшем дереве.

Это будет много позже, а в тот миг мы держали в своих руках бурю, едва не поглотившую нас всех, и направляли ее ввысь. Туда, где на правах оккупантов царствовали криоги, пришедшие покорять человечество.

— Пора, — снова шепнула я.

Исполинская колонна раскрылась — далеко, за гранью нашего видения.

Потом — уже утром — падал снег. С нарочитой неторопливостью сыпались черные хлопья. И там, где они соприкасались с землей, оставались крупные иссиня-черные бархатные цветы.

Я подняла один из них — нежный, смертоносный бутон с четырьмя идеальными лепестками и черным агатом сердцевинки. Вдохнула аромат — горький, словно неизбывная тоска.

И только потом поняла, что освобожденная от защиты перчатки ладонь — цвета пепла, густого древесного дыма. Тень кроет лик ее…

Имя мое — Эшти.

И будет вписано оно на скрижалях Империи.