Сорник - Никого над нами

– Порча на мне…. - сдавленно прошептала девушка, решившись.

– Что? - переспросил он, не столько недослышав, сколько желая узнать поподробнее.

– Меня сглазили, - громче повторила она, теребя пальцами пушистый кончик косы.

– Кто?

– Не знаю… - Девушка непритворно расплакалась, уткнувшись лицом в ладони.

– Будешь реветь - превращу в корову, - пообещал он, насмешничая.

– Ба-а-атюшка-а-а ведма-а-арь…

Он понял, что тут увещевания бесполезны, и дал ей выплакаться всласть, без всякого аппетита зачерпывая ложкой щи.

– И в чем же она проявляется? - выждав положенное время, спросил он.

Леся совсем по-детски шмыгнула покрасневшим носом и ответила:

– Все из рук валится, ни в каком деле удачи нет…

– Ну дорогая моя! - Он едва удержался, чтобы не расхохотаться. - Нашла порчу… Мало ли у кого руки растяпистые? Я и сам давеча горшок расколотил…

Она забавно хихикнула, прикрыв рот ладошкой, и тут же снова взгрустнула.

– Да я и раньше горшки-ложки роняла и беды в том большой не видела. А как стали пшеничку жать - ан на поле залом и обнаружился.

Он весь обратился в слух.

– И что после того изменилось?

– Да почитай, все! Спать стала плохо, сны дурные видятся, все мнится - ходит за мной кто-то, а как встану - шагов не слышно, только собаки брешут, мне за спину глядя.

– Не годится. - Он отрицательно мотнул головой. - Эти напасти ты сама себе надумала. Чем убедишь, что и вправду сглаз взялся?

Девушка насупилась, разобиженная его неверием в явственные происки нечистой силы.

– Давеча, к примеру, борща натри дня наварила, дала сколько-то на припечке остыть, прежде чем в погреб нести, а он за это время возьми да скисни.

– Сколько-то - это сколько? - уточнил он.

Она беззвучно пошевелила губами, загибая пальцы.

– Да недолго, один только пук кудели спрясти и успела.

– Так. Еще что?

– Вчера жаба в избе сыскалась.

– Ну и что?

– Как - что? - неподдельно удивилась она. - Примета дурная! Значит, помрет кто-то вскорости…

– Пороги у вас высокие?

– Высокие, обычной жабе нипочем не влезть.

– А эта что, необычная?

– Ее Мажанна наслала…. - с благоговейным ужасом прошептала девушка, повторяя отвращающий зло знак.

Он едва удержался от ехидного вопроса: предъявляла ли грозная посланница подорожную с печатью самой богини смерти.

– Дальше.

– Козел заболел. - Она с надеждой заглянула к нему в глаза - велик ли, достаточен список знамений?

– Козел…

Он вздохнул и внезапно понял, что ему совершенно нет никакого дела ни до козла, ни до глупой девки. На которой, между прочим, не было никакой порчи - по крайней мере, на ней самой, иначе он бы увидел сразу. Все связные мысли размывал липкий, приторный туман равнодушия, приходящего вместе с дурнотой. Кошка снова мурлыкала, а это означало, что ему и в самом деле худо.

– А можно ее снять? Порчу-то? - с надеждой спросила девушка.

Он подумал, что сейчас его стошнит. Прямо в горшок с недоеденными щами. Желудок не принимал пищи, застуженный холодным дыханием прошедшей стороной смерти. Только бы эта дуреха не догадалась, до чего ему худо…

– Завтра придешь, - с трудом выговорил он, пытаясь унять подкатывающие к горлу спазмы. - Да, вот еще - прихвати мою рубашку, отстирай и зашей. Тогда и говорить будем.

– Но… - самым что ни есть разнесчастным голосом начала девица, косясь на выпачканную кровью тряпку.

– Завтра, - отрезал он, и дверь распахнулась сама собой, призывая гостью покинуть неприветливый дом.

Перечить ведьмарю девица не посмела. И уже не увидела, как его вырвало-таки над бадьей, к которой он метнулся сразу после ее ухода.

Утром Леся пришла снова. Принесла безупречно выстиранную, отглаженную и зашитую рубаху, с поклоном положила ее на лавку и отступила к дверям. Наивная дуреха. Если он и впрямь задумал что недоброе - достанет и за версту. Но зачем?

Пряча глаза, девушка жалобным голоском попросила:

– Только тетке не говорите. Она меня вусмерть заругает, если узнает, что я к вашей одеже прикасалась.

– Делать мне больше нечего, - проворчал он, натягивая рубаху.

Вот привязалась, малахольная! Теперь уж и отнекиваться неловко, придется идти к ней домой, искать порчу. Кошка вертелась под ногами, требовательно мяуча, но кормить ее было нечем - мясо они вчера доели, а молоком Дарриша, не в пример деревенским муркам, брезговала.

"Не забыть купить рыбы у мальчишек", - наказал он себе. Селянские ребята частенько тянули бредень по узкой речушке, охотно уступая улов за монетку-другую. Черная кошка ведьмаря была притчей во языцех, пожалуй, даже большей, чем он сам. Ходили слухи, что он покупает для нее парное мясо. Висельников, разумеется. А даже и говядину: где это слыхано, переводить мясо на кошку, когда малолетки, бывает, мрут от голода в особенно суровые зимы!

Леся терпеливо ждала, пока он оденется. Украдкой разглядывала его - он чуял затылком. Селяне считали, что густые усы и окладистая борода защищают их от сглаза, а кроме того, означают ум, жизненную силу и достаток. Интересно, что думала девушка о его двухдневной щетине, светлой, но все равно заметной? Да и волосы он стриг коротко, до плеч, чтобы не мешали. Впрочем, некоторые женщины считали его привлекательным. А может, просто любопытно было, каково оно - с неклюдом. Они использовали его, он использовал их, а потом обычно жалел и, сколько мог, избегал повторения.

Леся не из таких. Скорее наложит на себя руки, чем прикоснется к ведьмарю.

– И кто ж тебе моей подмоги просить насоветовал? Подружки или родители? - спросил он.

– Нет у меня подружек, - вздохнула она. - Я глупенькая, им со мной неинтересно. И родителей давно нету. Сирота я, у родичей живу. Сама идти надумала.

Девушка присела на корточки и осторожно погладила кошку по спине, мигом приметив блестки седины в густой кошачьей шерсти. "Кошка совсем старенькая, страх как костлявая, навряд ли перезимует", - с жалостью подумала девушка. Старики баяли, что ведьмарь жил в лесу с незапамятных времен - еще Лесина прабабка бегала к нему гадать, - и всегда вокруг него крутилась черная кошка. Эта же или другая? Ведьмарь-то, похоже, нисколько не стареет, а кошка совсем плоха. И котеночка на смену не видать…

Он смотрел на них, не веря своим глазам. Дарриша никогда не приближалась к чужим людям. Особенно к женщинам. Ревновала. Правда, с возрастом все реже и реже. Наверное, считала ведьмаря кем-то вроде своего последнего и оттого самого любимого котенка, давно переросшего мать, но все такого же непутевого.

И мало кто осмеливался приласкать черную кошку. В деревне таких отродясь не держали - только пестрых да полосатых. Черных котят сразу топили, веря, что это земное обличье нечистых духов.

Прихватив котомку, он вышел из избы. Кошка выскочила следом, помялась на холодной земле и шмыгнула обратно. Села за порогом и серьезно смотрела, как хозяин закрывает дверь, - провожала.