Илья Некрасов - Machinamenta Dei

«Куда ты, Рик? Посмотри на экран».

«У каждого свое оружие. Эта краля может только казаться беззащитной», – снова написала Эспер.

Дожил, называется. Электронная женщина подсказывает, как надо вести себя с настоящей. Впрочем, спасибо. Возможно, она права.

– Я уже выхожу, – сказал я. – И все-таки, что ты собиралась делать?

Кажется, она опустила голову.

– Ты будешь смеяться… Сама до сих пор не могу поверить… Какая глупость.

Сокрушенно помотала головой.

– Скажи. Я не буду смеяться.

– Поспорила с «лучшей» подругой, что смогу спуститься на лифте. И пройти до следующей кабинки, подняться наверх… Какая я ду…

– Ну, ну… оставайся на месте.

Контакт прервался, это сделала Эспер, когда я поднялся из-за стола.

– Взять оружие?

– Вы всегда его берете, Рик.

Старый безотказный кольт, подаренный Дэвидом, лежал, где должен. Карман плаща привычно оттягивался под весом пистолета. Ощущать именно его тяжесть (не больше и не меньше) всегда было приятно. Она означала, что ты в порядке. В другом кармане нашлась пачка совершенно сухих сигарет. Совсем хорошо.

Двери лифта разошлись в стороны, и я шагнул в слякоть одного из нижних уровней. В его бесконечную техногенную ночь.

В ту противоестественную ночь, что уже десятки лет длилась не под небом, а под черно-серыми бетонными перекрытиями. В тошнотворный запах и ядовитый туман, которым травят насекомых и крыс, пропуская его время от времени по вентиляционным каналам и трубам канализации – многие из них тянулись по стенам зданий и выходили прямо во дворы, а то и на улицы со стороны «фасада».

Впрочем, травились не только животные. По углам ютились бездомные.

Еле различимые… даже не фигурки, а… пятна под холодным мерцающим светом неисправных ламп. Слабые силуэты, что угадывались сквозь клубы дыма самых разных цветов и оттенков – от сине-сизого до молочно-белого и серого, почти черного.

Повсюду висел смог – аэрозольные генетические яды, специфичные к нежелательным организмам. Даже не завесы, а настоящие стены дыма сдерживали лишнее, не позволяли ему прорваться наверх, туда, где разрешалось вертеться лишь избранным винтикам и механизмам системы.

Пускай сейчас не видно того, что давно стало лишними. Но ты знаешь, как они выглядят. Карлики, замотанные в длинные тряпки и лохмотья – в единственный доступный здесь вид одежды. Те, что бо́льшую часть «жизни» проводят у горящих бочек и тлеющего хлама. Генетический мусор.

Парадокс в том, что при наличии пустых зданий подворотни занимали бездомные, и что в домах бывает хуже, чем на улице. В зданиях нижнего города можно запросто наткнуться на старую радиоактивную пыль, и тогда смерть станет еще мучительнее. Громады столетних построек даже выглядели отталкивающе – так, будто они созданы из одряхлевшей, конденсированной темноты, заболевшей и ставшей плотной. В каждом угадывался один и тот же деградирующий образ. Улицы и дома были, как ловушки, да еще под этими бетонными перекрытиями наверху – точно под могильными плитами. Поселиться в доме означало стать тенью, раствориться в сумраке и упадке.

Я шел мимо пустых зданий, улавливая звон колокольчиков – так старая традиция напоминала о себе. Долгие годы выезжавшие хозяева вешали колокольчики в покидаемом жилье, и те издавали тонкий, едва уловимый, звон, говоря о том, что здесь можно селиться. Но со временем колокольчиков становилось все больше, и дома умирали… Помимо этих звуков были и другие. Время от времени то здесь, то там раздавался кашель, хлопали двери. В целых полях и нишах темноты мерещились приглушенные голоса. Из-за смога доносились бессвязные звуки, отдаленно напоминающие то ли короткие слова, то ли вздохи… Казалось, будто кто-то зовет к себе, прося о помощи или заманивая в ловушку.

Везде валялся мусор, по проулкам мотались полусгнившие бумажки и обрывки пакетов, шелестевшие на сквозняке. Старые газеты с давно забытыми новостями и датами из прошлой жизни.

Холодный пронизывающий сквозняк издавал гул, проходя через трубы и окна, дыры в стенах. В поток неприятных звуков подмешивался еще один: где-то рядом гнездился рой мух, тех, что научились создавать колонии и хоть как-то противостоять ядовитым парам высокой плодовитостью, выживать, забиваясь в прогнившие перекрытия и щели.

Посреди бесформенного хлама, захватившего улицы, высились вентиляторы и искрящие газогенераторы. Из старого асфальта торчали полуразобранные, давно замершие автопарковщики.

Трудно поверить, что еще полвека назад здесь шла нормальная жизнь. Неподдельная человеческая жизнь с улыбающимися людьми, хорошо одетыми и сытыми, имеющими возможность взглянуть в настоящее небо и помечтать. Жизнь, в которой мечты не приносили боли…

Но вот я уже у ВИП-фона, единственного работающего средства связи на несколько кварталов. Он являлся главной местной приметой, по которой можно понять, что ты на правильном пути. Впереди наркобар…

Не каждому это дано.

Не каждый справится.

Слишком тяжело впускать в себя мрачность и унылость нижнего Чикаго. Видеть, слышать, ощущать кожей и вдыхать ее. Соглашаться. Рано или поздно сюда приходили все. По крайней мере, здесь не было компьютерных ботов, заполонивших сети и подменивших реальных людей. Тут еще удается встретить тех, с кем можно поделиться настоящей болью и воспоминаниями, пусть и с помощью разрешенных наркотиков. Под присмотром патрульных.

Первое, что я увидел – трое полицейских. Рядом с баром дежурила очередная смена. Даже копы тут другие. Автоматическое оружие на взводе. Одеты не в обычные костюмы, а в броню, в доспехи, дизайн которых был отточен во времена цветных бунтов, и получил название «stahlhelm» за схожесть с экипировкой немецких солдат столетней давности.

Полицейские выглядели не как охрана правопорядка, а как солдаты оккупационных войск на вражеской территории. Достаточно посмотреть на такого лишь раз, чтобы понять – копы вряд ли тебе помогут. Они здесь совсем для другой работы. Вокруг них потенциальные враги системы.

Ну что смотришь, тварь? Я не отведу взгляда. Не на того напал.

Коп брезгливо отвернулся и закурил. Пора бы уже и мне.

Я пошел дальше, сделав затяжку.

У наркобара собралась приличная толпа. Можно сказать, сюда стянулось население большинства окрестных кварталов, имевшее хоть сколько-нибудь гезеллей.

Люди нагружались дурью и бродили кругами, бормоча о чем-то личном. Обмениваясь страданием и болью, надеждами и бредом. Подобное заведение находилось и на моем уровне… Наркотический бар для среднего класса на среднем этаже города – и бродившие теми кругами только выглядели лучше. У них была добротная одежда и хороший макияж, среди них не было специалов. Но внутри… внутри каждого тлели страдания и боль, надежды и бред. Специал – это приговор только телу, а то, что гнило незаметнее всего, пронизывало все уровни. Даже верхний. Люди бросались в объятия безумия и иллюзий, которые повторялось снова и снова. Везде.