Брюс Стерлинг - Zeitgeist

Появление Старлица с девочкой стало для него неожиданностью, но он взял себя в руки.

— Легс! Вот так встреча!

— Как дела, Визел?

— Отлично! Превосходно! Я тебе бесконечно благодарен за то, что ты познакомил меня с Мехметкиком. Он завалил меня фотографической работой. Его дядя — большая шишка в турецких масс-медиа.

— А как же!

Визел показал ламинированный пропуск с эмблемой «Большой Семерки», висевший у него на шее.

— Он поручил мне снимать группу в турецких гастролях. Возможно, здесь не центр мировой поп-культуры, зато туркам, представь, такие штуки еще не безразличны. — Визел отодвинул экспонометр и непочатую пачку «Крейвен-Эй» и извлек турецкий скандальный журнальчик из стопки глянцевых западных аналогов, валяющихся на стойке. — Полюбуйся этими турецкими снимками! Здесь все еще лезут за корсаж и задирают юбки… Если звезда ложится в постель с мужчиной, турки еще не ленятся раздуть из этого скандал. Я вернулся в эпоху «Сладкой жизни»! [22]

— Смотри, не увязни в сладкой старине.

— Не увязну. Я зачарованно плыву по поверхности. Старые приемчики — мой хлеб. Мне поможет прошлое. — Визел осушил стакан. — Поможет забыть.

Обдумав стратегию папарацци, Старлиц изрек:

— Возможно. Перейди с джина на арак. Используй устаревшие вспышки. Пусть твои героини носят не только бюстгальтеры, но и корсеты. Это действительно может сработать.

Визел кивнул куда-то в глубину убогого зала, убранного красным бархатом. Проследив его взгляд, Старлиц заметил среди телохранителей Озбея Гонку Уц в шляпе размером с велосипедное колесо. Она внимательно изучала записи в своем блокноте.

— Какой у нее голос, какие движения, какое лицо… — заныл Визел, извиваясь, как голодающий при виде миски дымящейся еды. — Я это чувствую, Легги!

— А где девушки «Большой Семерки»?

— Только что сели в самолет. — Визел осклабился. — Следы губной помады — вот и все, что от них осталось. Исчезли в облаке мишуры, ха-ха-ха! Хочешь выпить?

— Они улетели!? — взвыла Зета.

— Почти, — печально молвил Старлиц. — Прости, милая. Мы их упустили. Они летят в Стамбул, на свой следующий концерт.

Визел перевел взгляд на Зету.

— Еще одна юная поклонница? Победительница конкурса? — Он мгновенно извлек из новенькой сумки на плече серебристый японский фотоаппарат. — Улыбочку! Я тебя сфотографирую, моя прелесть.

— Сделай так, чтобы они вернулись! — потребовала Зета, прыгая на месте от нетерпения. — Я хочу их увидеть!

— Не могу! — ответил Старлиц огорченно. — Когда двери в самолете закрывают и он начинает движение по летному полю, вступают в действие строгие правила безопасности.

Зета расплакалась, вцепившись в свою коробку со сладостями.

— Только не плакать, моя дорогая! — взмолился Визел, прицеливаясь. — Улыбочку! Я помещу твою фотографию в газетах.

Зета бросила на Визела ядовитый взгляд. Он спустил затвор, но вспышки не последовало. Он удивленно поднес фотоаппарат к глазам:

— О, черт!

— Знаешь что? — обратился Старлиц к Зете. Он нашел решение и повеселел. — Видишь вон того детину в феске, с огромными корзинами? Это Ахмед, наш главный по сувенирам. У него их целая куча. Скажи ему, что я велел показать тебе все, что него есть. Все самое лучшее.

Зета мигом смахнула слезы.

— Правда?

— Конечно. Для тебя все бесплатно. Только быстрее, а то он уйдет.

Зета припустила к Ахмеду. Старлиц сурово обернулся к Визелу.

— Почему ты продался Озбею, тупой идиот? Визел вжался в сиденье табурета.

— Потому что это мой шанс! Я влюбился в Стамбул — ты же сам сказал, что я в него влюблюсь. Там тысячелетние кафе. Что им Y2K, что они Y2K? Я просто пересижу спокойно под каким-нибудь симпатичным навесом, булькая кальяном, пока не пронесет беду. Буду полировать свои линзы, собирать чеки и благодарить судьбу.

— А не нанял ли он тебя для чего-нибудь еще? Скажем, для выслеживания с помощью твоих сильных объективов левых и курдов?

— Если это выгодно, я готов! В работе на Озбея нет ничего дурного — он же из НАТО. Он борется с коммунистами, совсем как мы в свингующих шестидесятых на Карнаби-стрит. Подумаешь, немного пощелкать мисс Кристин Килер! [23]

— У нас с тобой был уговор, Визел.

Визел смущенно вертел в руках пустой стакан из-под джина. Несмотря на наглый вид, ему не были чужды угрызения совести.

— Ладно, не огорчайся. Даже если ты лишишься своей дурацкой группы, это не повод унывать. Ты обязательно придумаешь новую аферу. Ты же Легги!

— Ты был мне нужен. Я за тебя заплатил. Визел засопел.

— Что ж, твои денежки пришлись кстати. Договор есть договор, слово надо держать и все такое прочее… Не дрейфь, Легс, я тебя не подведу. Я сведу тебя с очень полезным человечком. Его зовут Тим. «Трансатлантический Тим» из «Эшелона» [24]. Ручка есть?

Старлиц сунул ему хромированную ручку. Визел достал из бумажника жеваную карточку лондонской фотомастерской и что-то нацарапал на обратной стороне.

— Держи! Это номер его пейджера. Доступен круглосуточно. Теперь Тим твой с потрохами. У него самое современное оборудование. К тому же он — компьютерный гений. Тим все видит, все знает, все делает без звука.

— Это человек правильного масштаба?

— Еще бы! Сам глубоко в шахте, глаза на околоземной орбите.

— Что ж… — Старлиц спрятал карточку с координатами в карман. — Может, и пригодится.

— Ты не обижаешься? Пожмем друг другу руки!

— Еще чего! — И Старлиц заторопился к Озбею, которого только что заметил.

Озбей появился из-за таможенного поста. Даже Старлиц, привыкший платить за услуги чиновников, еще не сталкивался с такой услужливостью, которую проявляли

таможенники в аэропорту турецкого Кипра. Они ретиво ставили желтым мелом разрешительные знаки на нетронутом объемистом багаже «Большой Семерки», словно радуясь предоставленной возможности.

Пожав всем им руки и покончив с щекотанием усами щек вместо поцелуев, Озбей двинулся навстречу Старлицу.

— Легги, мы тебя заждались.

— Как дела, Мехметкик? Все под контролем?

— Как будто да.

— Рюмочку, босс? — услужливо пискнул Визел и удостоился задумчивого взгляда Озбея. Положив на стойку купюру в пять миллионов лир, он почтительно дотронулся до полей шляпы, обвешался своими сумками и исчез.

Озбей одернул рукава своего безупречного пиджака, осторожно взгромоздился на самый чистый и стойкий из табуретов у стойки, закинул ногу на ногу, умудрившись не сморщить штанины брюк. Таким подтянутым Старлиц еще ни разу его не видел. Озбей выглядел образцом достоинства и жизнерадостности; казалось, он даже подрос на дюйм-другой. Кипрская прогулка определенно принесла ему пользу: он загорел, отдохнул и приготовился к новым победам.