Алексей Павловский - Карболитовое Сердце

Князь-Яроволк исполнил себе по лицу сокрушительный фейспалм. Стрелка печально хмыкнула:

— Я-то думала, что вокруг темнота, а это гляделки мои кончились… Но слышу я нормально. Всё плохо. Я умерла, а вы долбанутые. И что теперь?

— Прежде всего я тебя унесу отсюда, пока газетчики не набежали. И вообще, всё хорошо. Есть, например, вакансия секретарши. Тридцать тысяч в месяц. Нужен приятный голос. Лады?

— Ты больной на всю голову. — Устало бросила диггерша. — Делай, что хочешь. Главное, ЗДЕСЬ меня больше не включай. И чтобы интернет наконец был. И вебка. Давай.

— Давай, не скучай.

Стрелка отключилась. За гермодверью захрипело тело князя.

Ой! — сказал Рома или Князь. Ваня уже запутался в дебрях яроволковских сознаний. — Ой! У нас три минуты, не больше. Давай, Ваня, в темпе! Собираем скверну!

Хрупкую Стрелку, её отключённое железо и кости собрали в рюкзак. Поразмыслив, Филин запихал в свой транс оба эбонитовых телефона. А то что, один князинька у нас коллекционер антикварный? Яроволк достал из своей мегасумки вялое тело какой-то нефорской гирлы с татушками и пацификом на куртке, аккуратно положил на бетон. Посмотрел, поправил. Рядом налобник положил.

— Гробище, что мы везли с Теплака — это электросон военный. Удобная штука. Прилегла на вписке, а проснётся на спасах. Юная, свежая и без долгов… Тоже Зоя, кстати. Ну что? — Рома-князь подбодрил Ваню, едва не насмерть хлопнув по плечу. — Спасы окончены! Все на исходные. Готовьте нам с князем сто тысяч банок холодной пепсиколы!

Однажды зимним утром Ваня Филин проснулся и понял, что время делать пельмени. На кухне жужжала бабушка, в просвете окна ровно и мощно синело небо. Часов десять? Можно узнать с точностью до секунды, но включаться ради такой ерунды глупо. Нащупав разнокалиберные тапки, Филин выполз в кухню. Пузатый будильник на холодильнике предполагал, что без двадцати десять. Однако.

Чмокнув сверху бабушкино темя, Ваня оценил обстановку и понял, что может расчитывать на яичницу с салом, если преодолеет унылую манную кашу. Радиоточка отбубнила новости и заиграла яростного Джеффа Бека.

Как раз бабушка и подсадила его в своё время на домашние пельмени. Это было злое дело. Поняв, каковы пельмени на вкус, Филин уже не мог есть то, что окружающие дерзали так называть.

Выйдешь голодный из города, или из подземли в грязном мокром комбезе, или из Сызрани в чужом пальто и с чемоданом, снимешь в чьей-то прихожей сырые берцы, а на кухне уже сосредоточенно жрут.

Спешно моешь руки, урча животом, тащишь в кухню приветственный батон в кульке — а они жрут серые резиновые катышки в ломтях белых соплей, все в кетчупе, майонезиком поливают да нахваливают, румяные такие.

И стоишь как дурак, жуёшь свой батон всухомятку. Вот они, издержки хорошего воспитания.

— Думаю сегодня пельменей замутить. — Важно изрёк Ваня, возюкая вилкой.

— Да, как раз холодно, на балконе морозить будем! — Живо отозвалась бабушка, подсоединяя очки. В руках у неё нарисовался карандаш. — Значит на рынок пойдёшь? Подожди, я тебе список напишу. И одевайся не как в прошлый раз, сегодня минус пятнадцать. — Карандашик застрочил по странице болезненно распухшего блокнота. — Сахару купи. Шарф зелёный надень, штормовое предупреждение будет. Масло кончается… Веретённое возьми, такое синенькое. Только минеральное не бери!

Ваня в ушанке и с рюкзаком неторопливоо скрипел берцами в горку, на рынок. Светило Солнце, неподвижный воздух звенел морозом. Как всегда, непонятно с чего бабушка пророчит штормовое предупреждение. В основном она их угадывает, кстати.

Может, это она устраивает всякие погодные безобразия? Вон, сделали же Рязанцы «Василёк-М». Скучный киборг-маркшейдер иногда прямо под теодолитом впадал в резонанс, над ним появлялся нимб, за минуту сажавший усиленные батареи, а наверху разбегались облака, появлялся кусок синего неба. А сам киборг — в слюни. Конечно, стали исследовать. На первых же испытаниях маркшейдер взорвался, приведя в негодность всю лабораторию. На том как-то всё заглохло, потому что акцептором «Василька» был его же конструктор.

У метро было оживлённо. Пришёл автобус, из него повалил народ с кошёлками и чемоданами — одни на рынок, другие на одиннадцатичасовой до Савёловского. До отправления оставалось десять минут, и Филин затопал бодрее. И на поезд посмотреть, и в тепле погреться — прямо на перекрёстке начиналось великое подземное чрево Тёплого Стана. Если здесь занырнуть, то можно обойти весь центр, не поднимаясь на поверхность. В сильные морозы, бывает, на поверхности вообще никого. А заглянешь в переходы — все друг у друга на голове сидят, шумят, торгуются.

Внизу в переходе играла бодренькая пружинистая латина. Лабал на контрабасе голенастый чувак Руст в кедах и пончо, улыбался куда-то вдаль и иногда по утренней расслабухе лажал. Ему старательно подыгрывала на дудке длинноногая девица в цыганских платках и растаманской шапке. Где он таких берёт, всегда-то с ногами от ушей? Денежку кидали. Минуты через три Руст наконец-то воспринял Филина и, лажанув особенно беспардонно, затих.

— Это я зря так сыграл. Нехорошо получилось. А пельмени — это правильно. Только я сегодня в Панча-Вилье играю, так что буду сильно вечером и несвежий. Ничего, если с Чуйкой? Вот, знакомьтесь. Это Филин, это Чу, оба клёвые…

Еле отлипнув от расслабленных музыкантов, Ваня продолжил путь бесконечными переходами. Торговали здесь вовсю, лавки и магазинчики занимали всю левую стороны перехода. Что тебе надо? Хлеб? Штаны? Открывашку? Всё здесь, висит на дверце, торчит из окошка, выложено на столик, пищит, мигает и путается под ногами. А вон в той будке, откуда торчит жутко воинственная борода в сикхском тюрбане с чакрой, глазами вращает — там целый список услуг в окошке нарисован, с чудовищными ошибками. Заправка картриджей, скупка деталей и блоков, снятие присяги и порчи, расходники…

Кстати, о масле. Индийское, пахучее, ему нравилось гораздо больше, чем мыльная Ковровская дрянь. Да и подешевле. Индус с максимально торжественным видом накачал ему из бочки в пепсикольную бутылочку густой янтарной жидкости, ляпнув сбоку наклейку с ещё более воинственной тюрбаноносной бородой и индийскими корючками. Вроде бы не минеральное.

Две мясные лавки почему-то стояли закрытые.

Дальше, уже у самых дверей метровокзала, торговал пряностями знакомый мрачный армянин с трубкой, и Филин начал ему день. Взял кусок сахара на фунт, да ещё за полфунта карпатского самосада от души поторговался. Потерпев тактическое поражение, дядя Арам восстановил баланс сил продажей стаканчика перца-горошка, а затем нанёс решающий сталинский удар: украдкой показал из-под прилавка початый пакаван чорной зры, только для тебя, брат! И тюбик аджики в подарок! Акция!