Сергей Сюрсин - Фантастика. Повести и рассказы

Ажиотаж вокруг меча поднялся изрядный. Королем каждому хотелось стать. Вот они и тянули меч с пеной у рта. Падали от перенапряжения. Одних увозили, другие, отдышавшись, подходили снова. Но куда им, если меч слился с плитой в единое целое.

Я только хихикал, спрятавшись в укромном уголке, да сдерживал Артура.

За этим рыжим сорванцом приходилось постоянно следить, чтобы чего раньше времени не натворил. Но я все-таки этот момент упустил и появился тогда, когда разъяренные мужики, упакованные в жестянки, столпились вокруг Артура, держащего в руке злополучный меч. Я решил не вмешиваться и только, взяв на изготовку гипноусилитель, стал издали следить за ходом событий.

Толпа долго шумела. Артура уже начали бить, но он сунул меч назад в плиту, – сообразил-таки палец в дырку опять засунуть – зло сплюнул и пошел в сторону, продолжая что-то выкрикивать на ходу. Толпа молча проводила его взглядом, затем все, изрыгая проклятья, накинулись на меч.

Минут через двадцать все было закончено. Артур, гордо подняв голову, прошел через расступившуюся толпу, наклонился, выдернул меч и поднял над головой, громко крича:

– Я – король Британии!

Все медленно опустились на колени и склонили головы.

Свершилось! Артур – король Британии, Великой Британии. Конечно, будут еще противники его правления, оппозиция. Но со временем они исчезнут, а король Артур останется. А с ним останется Великая Британия, сбросив в море ненавистные орды саксов.

А мне здесь делать больше нечего. Быть статистом, оберегать его от ненужных поступков, – нет, увольте! Сам не маленький, справится.

Вышел я на площадь, выдал изумленной толпе вирши о прошлом и будущем Артура и Британии. Все молча внимали моим словам, верили. До чего же наивны и простодушны были наши предки! Откланялся напоследок, обнялся с Артуром. Он даже слезу пустил, но я успокоил его, сказал, что встречусь с ним еще. И нажал кнопку возврата.

Ничего не произошло. Напрасно нажимал я раз за разом себе на живот, где находилась эта злополучная кнопка, но все без толку.

Спустился я тогда скромно с возвышения и бегом в кусты, подальше от глаза людского.

Полдня я пробился с машиной, прыгал вперед – назад по времени. Выяснил неутешительную вещь – назад я летаю спокойно, на любое расстояние. Вперед же, в будущее – до какой-то определенной границы. Дальше, в мое время, машина не идет.

И тогда до меня доходит, что настоящего для меня нет. Оно уже так неузнаваемо изменилось, что места в нем для меня нет. Теперь я навеки остался здесь. Здесь теперь мое настоящее и будущее. Говорил же я, что со временем шутить опасно.

Теперь мне остается одно: творить с королем Артуром историю Британии, раз мне не удастся посмотреть, какой она станет в будущем. Творить до того момента, до той стены мрака во времени, через которую я не в силах переступить.

Когда под ногой хрустнуло, Адам замер. Холодная волна ужаса волной прошла по телу. Неужели?.. Он медленно поднял ногу и, страшась, опустил глаза вниз.

Это был Жук. Вернее, то, что от него осталось. Скорлупки треснувшего панциря, белесая жидкость, вытекающая из трещин…

Еще не веря в произошедшее, Адам опустился на колени и попытался отковырнуть пальцем вдавленное в почву тельце.

– Ну-ну, малыш! – дрожащим голосом прошептал он. – Давай вставай. Не шути над нами.

Но Жук не отзывался. Жук был мертв. Хрупкий панцирь не выдержал.

– Ну что ты! – плача и ругаясь, завопил Адам. – Вставай, сволочь! Я же тебя сколько раз предупреждал, чтобы не шлялся, где попало. Предупреждал!? Так что же ты?

Но Жук молчал.

Адам осторожно сгреб в ладонь все, что осталось от Жука, и заплакал, завыл, укачивая того в последней колыбели.

Жук был самым безобидным существом на свете. В отличие от Белки и Птицы он никогда не досаждал никому. Жил себе скромно на своей Помойке за Домом, целыми днями роясь в отбросах, что сносил туда Адам. Лишь изредка на него находило что-то. Тогда он покидал Помойку и полз куда-то. В таких случаях Адам находил его и возвращал на место, грозя, что когда-нибудь не заметит и затопчет нечаянно. Жук смирялся, но проходило время, и все повторялось. И вот случилось. Догулялся! А виноваты во всем эти Белка с Птицей!

С ними у Адама была конфронтация. Обе они жили на Дереве и были для него недосягаемы. Эти неугомонные вздорные существа изрядно досаждали Адаму. Весь день они сновали по миру, тарахтя что-то по-своему и норовя украсть все, что плохо лежит. Стоило Адаму расслабиться, как со стола исчезал кусок хлеба или картошина. Мало того, на Дереве тогда начинался шум и гам, да такой, что Дерево раскачивалось от их свары. Но при набегах на огород они объединялись и выступали единой силой. Адама создал Бог как высшее и самое совершенное творение для управления этим миром, и все ему должны подчиняться. А эти твари не желают ему подчиняться. Вечно какую-нибудь пакость подстроят. Глаз да глаз за ними постоянно нужен. Только палка может удержать их в повиновении.

Вот и на этот раз Адам, почуяв подозрительную тишину, выскочил, прихватив палку, и бросился на огород. Пшеница, росшая там на клочке земли, уже созрела и теперь подверглась очередному набегу этих ненасытных тварей. А Жука как раз потянуло в очередное путешествие. И вот…

Жука он схоронил на пустыре за Домом. Вырыл ямку, положил трупик в нее и засыпал. А в холмик воткнул маленький крест, связанный из веток. Почему он так поступил, Адам не знал. Может, потому, что рядом торчали из земли два креста, побольше. Чьи они, Адам не знал, как не знал, что означают выцветшие, едва различимые закорючки, выцарапанные на них. Просто решил интуитивно, что надо так сделать. И сделал.

– Прощай, друг, – сказал он. – Ты был самый тихий и безобидный. Никому не мешал, никому не досаждал. Прости меня. Я ведь нечаянно.

Потом он сидел допоздна за столом во дворе и молча и тупо загружался брагой, подсаливая ее своими слезами.

Белка и Птица молча сидели, нахохлившись, на другом конце стола.

Смерть Жука была первой в их жизни. Какой бы нелепой она не была, но это была первая смерть. Они внезапно ощутили, насколько мал их казавшийся необъятным до этого мир, насколько он хрупок и не вечен.

– А вы ведь вечно доставали его, – заплетающимся языком говорил Адам. – Хотя он вам ничего плохого не делал.

Те соглашались. Они вечно отбирали найденную им какую-нибудь съедобную вещь. Или просто издевались, переворачивая своими лапками и клювом того на спину и потешаясь над его неуклюжими попытками перевернуться.

Птица негромко чирикнула. Виноваты, мол.

Адам накрошил крошек и кинул их россыпью на другой конец стола.

– Нате! Помянем Жука, – он плеснул себе из баклажки. – Славный был. Осиротели мы без него, – он гулко выпил.