Андрей Столяров - Мир иной (сборник)

Вот когда пригодился американский военный флот. Особенно тот, который патрулировал акваторию Средиземного моря. Суда подходили вплотную к Тель-Авиву и Хайфе, загружались беженцами под завязку, так что даже палубы были черны от людей, далее они полным ходом следовали к берегам Турции, Греции и Италии, где освобождались от груза и брали на борт горючее, продовольствие, медикаменты.

Через сутки к ним присоединились российские, греческие, французские, итальянские корабли. Это, вероятно, была крупнейшая эвакуационная операция, какую только знала история. По масштабам она более чем в десять раз превосходила известную Дюнкеркскую операцию Второй мировой войны, когда с побережья Франции, уже наполовину разгромленной, эвакуировался блокированный там немцами английский экспедиционный корпус. Кроме того, в тот же день к берегам Израиля устремились тысячи частных яхт, рыбачьих шхун, прогулочных катеров, которые прямо с пляжей, с купальных причалов снимали людей, не сумевших пробиться к главным эвакуационным пунктам.

Никогда еще Запад не действовал в таком дружном единстве. В Южной Европе было отменено практически все обыденное пассажирское сообщение. Авиация и поезда перевозили исключительно беженцев, для которых по всей Европе срочно освобождались школы, гостиницы, туристические пансионаты. Около двух миллионов израильтян приняли в совокупности европейские страны, полтора миллиона расселились в Латинской Америке – в Бразилии, Чили и Аргентине, несколько сот тысяч рискнули, несмотря ни на что, уехать в Соединенные Штаты, и еще миллиону, по традиции выделив для этого Биробиджан, предоставила место Россия.

Еврейское государство перестало существовать. «Исторический казус», как его назвал один из исламских теософов, разлетелся на осколки новой диаспоры. В Иерусалиме была взорвана Стена плача и под ликование сотен тысяч людей, под беспорядочную пальбу, под огненные взрывы петард было провозглашено создание Великой Палестинской державы. Была заложена мечеть, долженствующая стать самой высокой в мире, и дана торжественная, священная клятва, что более ни один еврей никогда на эту землю не ступит. После чего в Палестине вспыхнула яростная гражданская война, немедленно перекинувшаяся на Иорданию и Ливан.

В этом заключалось некое символическое значение. Точно под ударами сарацинов пало древнее Иерусалимское царство, пал грозный Рим, пал великий Константинополь – казалось, мир вновь погружается в хаос «темных веков».

Особое впечатление на Запад произвело разрушение Золотых Ворот, через которые, согласно легенде, должен был прийти на землю новый мессия.

Теперь он, разумеется, не придет.

Мир погиб.

История действительно завершилась.

Неизвестно, чья была эта инициатива, но внезапно во всех христианских церквах Европы зазвонили колокола и звонили, не переставая, целых три дня – вселяя в сердца людей смятение и печаль…

И снова возникают вопросы.

Снова, точно звезды в космической глубине, вспыхивают в сознании тревожные мысли.

Можно ли было все это предвидеть?

Можно ли было предугадать надвигающуюся катастрофу?

Что следовало предпринять, чтобы избежать ее?

Было бы преувеличением утверждать, что на эти вопросы не пытались ответить. В том же «Освобожденном Эдеме», о котором я уже говорил, автор, исследуя прежде всего механику будущего, на основании большого ретроспективного материала делает ясный и однозначный вывод: будущее предвидеть нельзя. Будущее, по мнению автора, – это вовсе не «продолженное настоящее», это не то, что есть, масштабированное и перенесенное на несколько лет (десятилетий) вперед. Будущее – это всегда принципиальная новизна, то, чего нет, то, что по природе своей несовместимо с текущей реальностью. Будущее не столько надстраивает настоящее, сколько разрушает его, оно всегда не такое, как мы его представляем. И потому будущее несет в себе непредсказуемые сюрпризы: мы ждем одного, а получаем нечто совершенно иное.

Христос, въезжающий на ослике в Иерусалим, – это будущая христианская цивилизация. Лютер, вывешивающий на дверях Виттенбергской замковой церкви свои девяносто пять тезисов против индульгенций, – это будущий протестантский мир. Супруги Кюри, исследующие свойства радия, – это будущее Хиросимы и Нагасаки.

В этом смысле логично, что будущее обрушивается на нас действительно как лавина, что оно сметает привычный ландшафт, превращая его во вздыбленный хаос.

Заметим, что ни один из американских форсайтов, то есть прогностических обобщений, высвечивающих специфику будущего, нынешней версии грядущих событий не предусматривал. В качестве угроз там фигурировали экология, дефицит ресурсов, нестабильная политическая ситуация – все что угодно, только не то, что на самом деле произошло.

Вместе с тем не было и недостатка предвидений. Один из авторов, исследовавших данный вопрос, писал: «История учит, что великие державы не вечны – рано или поздно любая из них, сколь бы могущественна она ни была, оказывается на грани распада. Так было с империей Александра Македонского, с империей Тамерлана, с империей Наполеона, с великой Британской империей, с Советским Союзом… Сходная участь, по-видимому, предстоит и нынешнему глобальному лидеру – Соединенным Штатам Америки»…

Впрочем, не обязательно было обращаться к оксфордским профессорам. Достаточно было посмотреть названия книг, начавших несколько лет назад выходить одна за другой: «Закат Америки», «Гибель Америки», «Смерть Запада», «Конец американской мечты»… Это был, вероятно, интуитивный прогноз. Не только кошки и крысы могут почувствовать землетрясение, заранее покидая ту местность, где оно предстоит, но и люди, по-видимому, способны улавливать некую эманацию будущего, некие эсхатологические флюиды, выражая их так, как это принято в мире людей.

На мой взгляд, катастрофу можно было предвидеть даже из общесистемных соображений: главный признак надвигающейся деградации – это расцвет. За зрелостью неизбежно следует старость, за бешеным всплеском энергии – болезненная астения. Если что-то – государство, культура, народ – выдвинулось в зенит, значит скоро начнется неудержимое и сокрушительное падение.

Что-то такое, по-видимому, и произошло.

Лавина двинулась вниз.

Померкло солнце.

Растрескалась и заколебалась земля.

Привычный комфортабельный мир заволокло туманом грядущего.

И в общем понятно, почему это случилось именно с Соединенными Штатами: у лидера технологического прогресса пороки постсовременности должны были проявиться с особенной остротой.