Румит Кин - Спасти человека. Лучшая фантастика 2016 (сборник)

Потом был конфликт с преподавателем новой теории пространства. Квуп все время ловил этого мужика на ошибках. А тот вел себя, как лживый гад, затыкал Квупа, ставил ему плохие баллы и не допускал его до экзамена на виртуальном терминале. Квуп дошел до ручки и пробрался ночью в школу, чтобы сдать экзамен на терминале и доказать свои знания. Кончилось все это исключением. За исключением последовала фатальная ссора с родителями. Квупа попытались сослать. В ответ он обчистил отцовский счет и ушел из-под Купола. Так он и оказался здесь – один из множества несовершеннолетних беглецов, собравшихся в безымянной коммуне.

– Но вообще меня бы устроила и запись с мозга жертвы, – изрек Ваки. – Пережить чужую смерть… да… в этом что-то есть.

Слова приятеля вернули Квупа в настоящий момент. Они подходили. У входа в зал машины, пританцовывая и помахивая кисточками, ждала Ула.

– Здесь ведь казнили людей, ага, – с нехорошим блеском в глазах продолжал Ваки. – Я точно знаю. На восьмом этаже был центр утилизации – для тех, кто не поддается коррекции.

– А он все о своем, – глянув на Ваки, отметила Ула.

– Зачем ты всем говоришь, что она уже работает? – спросил у Улы Квуп. – Вдруг что-нибудь пойдет не так? Я же буду в заднице.

Ула смутилась и неуверенно возразила:

– Но…

Они вошли внутрь, и Квуп остановился как вкопанный. Машина светилась. Квуп удивленно осознал, что слова Чаха насчет лампочек, похоже, не были метафорой. В комнате было светло от тысячи мелких огоньков. Огромный панорамный экран моргал десятками табло. Под экраном синими, зелеными и желтыми рядами сияли подсвеченные клавиши длинного изогнутого пульта. На удалении от пульта широким веером были установлены пять кресел виртуальной реальности, и четыре из них тоже светились – всеми своими датчиками и индикаторами они сигнализировали о готовности машины к работе.

В зале были двое: Ирвич и Снахт. Снахт, сидя в обычном кресле-крутилке, мудрил над пультом. Ирвич, распластавшись на широком подоконнике большого окна, поедал батончик осквамола.

– Вау, – оценил Квуп.

– О, Квуп, – обрадованно вскинулся Снахт.

– Работает? – спросил Квуп.

– Все, кроме пятого кресла, – сказал Снахт.

– Вообще-то не совсем, – возразил Ирвич.

Квуп перевел на него взгляд.

– Ничего запустить мы не смогли, – пояснил Ирвич. – Похоже, мертв блок памяти. То есть она как бы пашет, но ей нечего нам показать.

Ваки за спиной Квупа грустно вздохнул.

– Подробнее, – потребовал Квуп. – Что вы вообще сделали, чтобы она так засветилась?

– Шли по твоему плану, – подцепляя с пульта бумажку, ответил Снахт, – и вдруг сработало.

– Квуп, это был твой пункт пятый, – вставая с подоконника, уточнил Ирвич. – Я не спал часов тридцать и прошел по пунктам весь предложенный тобой путь. В конце запаял по твоей схеме шестнадцатый и восьмой блоки в распределительном коммутаторе, а в световоде поменял местами жестянку и склянку.

Квуп недоверчиво глянул в свою бумажку. Там значилось: «5. Попробовать от балды, если не сработало все остальное (но можно не пробовать, потому что это тогда тоже не сработает)». Дальше все было, как описал Ирвич, а внизу стояла приписка: «Беречь руки при замене жестянки и склянки».

– Странно, – пробормотал Квуп. – Пусти-ка.

Снахт встал с кресла, а Квуп плюхнулся на его место.

– Самое странное явление здесь – это ты, – сказал Ирвич. – Сам же зачем-то все это мне написал. Значит, думал, что в этом есть какой-то смысл.

– Интуиция, – предположил Квуп. – Нет… Не знаю… Мне надо подумать. Все должны замолчать.

– Как будто кто-то шумел и ему мешал, – шепотом прокомментировала Ула.

Стало тихо – остались лишь далекая музыка да шум порывистого ветра за окном.

Квуп, закусив губу, сидел за пультом и разглядывал экран. Он понял, что Снахт сумел заставить машину вывести все данные о самой себе – медленно изменяясь, моргали списки частот и уровни заполнения энергоемкостей. Квуп потыкал пульт, потом закрыл все, что открылось в ответ на его запросы, и снова стал изучать данные, добытые Снахтом. Светился один системный ресурс – тот, на котором помещалась программа самой машины. Под ним тусклыми значками были отмечены порты для подключения других резервов памяти.

– Ее память, – вслух подумал Квуп.

– Я же говорю, она убита, – подтвердил Ирвич.

– А по-моему, другой памяти, кроме базовой, просто нет, – возразил Квуп. – Машина предоставляет нам возможность подключить что-нибудь ко всем этим портам.

Он ткнул пальцем в экран.

– Памяти не может не быть, – сказал Снахт.

– Очень даже может, – возразил Квуп. – Из этой штуки могли просто вытащить память.

– Ага, точно, – подтвердил Ирвич. – Во времена переворота правительство приказало чиновникам уничтожить все секретные данные. Вот они и вынули из машины главное.

– Там могли быть записи с мозга убийц, – предположил Ваки.

– У тебя чипушка в черепушнике заела, – сказал ему Снахт.

– А не твое дело, если Квуп не против, чтобы я здесь был, – огрызнулся Ваки.

– Но Снахт прав, – сказала Ула, – у тебя заело.

Пока все ссорились с Ваки, Квуп вывел на экран список последних команд, которые машина выполняла до обесточивания здания. Экран почернел, на нем шевельнулись и замерли строчки кода.

– Смотрите, – сказал Квуп.

– На что? – не понял Снахт. – На то, как ты сломал все?

– Я ничего не сломал, – возразил Квуп. – Это просто архив команд. Посмотри на нижние строчки.

Остальные подростки сгрудились у него за спиной.

– «Терминал прекращен», – прочитал Ирвич.

– Это она выключила саму себя, – объяснил Квуп. – А выше читаем: «Критический дефицит питания», «Потеря сервера данных», «Коллапс даймона поддержки сервера данных», «Метакритический дефицит питания», «Потеря периферийного оборудования». Дальше бла-бла-бла, это она по очереди перечислила коллапс всех даймонов периферии. Потом она перечисляет отключение вообще всех своих даймонов – и, наконец, говорит про аварийное выключение самой себя.

– И что? – спросил Снахт.

– Квуп, ты гений, – сказал Ирвич.

Квуп самодовольно хмыкнул.

– А я вообще ничего не понял, – заметил Ваки.

– Народ, посмотрите вон на те циферки, – указал Ирвич. – Это дата. Девяносто четвертый год прошлого века. То есть это было семнадцать лет назад – здание окончательно обесточило через пару лет после переворота. Память машины – древняя реликвия. Я тогда пешком под стол ходил.

– А я был у мамы в животе, – кивнул Квуп.

– А я была наполовину в банке яйцеклеток Клипского мехоматочного цеха, а наполовину – в простате моего уродского отца, – радостно подхватила Ула.

– Фу-у, – скривился Снахт.

– Хотя я плохо считаю, – добавила Ула. – Возможно, меня никак еще не было.