Виктор Бурцев - Алмазная реальность

Откуда я знаю, какой акцент у итальянцев? Не помню… Или помню?

Откуда-то пришло, накатило… Белые лепестки падают словно бы с небес. Цветет вишня. И симпатичная миниатюрная девушка с глазами влюбленной собаки читает мне нараспев стихи… Стихи без рифмы, поражающие глубиной смысла…

Кажется, ее звали Йоко…

А при чем тут Италия?

От воспоминаний меня отвлекли голоса, которые стали звучать все явственней.

— Веки дрожат… Пауза.

— Точно?

— Точно. Дрогнули. Один раз. Развяжи руки.

— Командир не велел.

— Мало ли чего он не велел…

— Заткнись. Давайте пальцы разогнем.

— Поломаете ведь…

— Я тебе поломаю! Давайте по одному. Осторожно…

— Вот вцепился-то.

Резкая боль, как молния, пронзает руки. Я открываю глаза и… и ничего не вижу. Какие-то тени ворочаются в темноте. Пыхтят. И рукам очень больно, И странное стягивающее ощущение в области глаза.

— Ребята… — тихо позвал я.

В тот же миг вспыхнул свет. В лицо уперлась жадная, болезненная точка фонаря.

— Уберите…

— Мой генерал!

Это Абе.

— Скажи им, чтобы руки мне развязали, — Это Таманский. — У меня все затекло. И так ногу придавило… Мозес!

— Мой генерал, разрешите, я его пристрелю. — Спокойный голос с итальянским акцентом принадлежит Ламбразони.

Все встало на свои места, я вспомнил, где мы, кто мы и кому своим положением обязаны.

— Где Карунга?

— Хороший вопрос, — прозвучал в темноте ехидный голос Таманского. — Поднимите ему веки…

— Заткнись, — сказал Ламбразони.

— Не заткнусь, развяжите руки.

— Развяжи, Абе, — сказал я, и свет фонарика высветил журналиста, который в невероятной позе был зажат между двумя балками. — И освети помещение.

Судя по всему, мы оказались зажатыми под перевернувшимся катером. Сплющенным, смятым, со сломанной надстройкой. Странно, что мы не захлебнулись…

Поняв, что мои руки до сих пор сжимают что-то холодное, я с трудом расцепил сведенные судорогой пальцы. Луч фонарика мазнул вниз, и я увидел лицо толстяка Карунги. Выпученные глаза, посиневший язык…

— Коваленко где?

Луч света уперся в бездыханное тело. На спине трупа я успел увидеть выходные пулевые отверстия.

— Он на автомат упал, когда все началось… То ли сам упал, то ли кинуло так, он ведь без сознания был почти все время.

— Марко, ты был на управлении… Как далеко мы от береговой линии были?

— Были недалеко… — неопределенно ответил Ламбразони. — Когда шторм пошел, так вообще прибило… куда-то.

— Генерал, — вмешался из темноты развязанный Таманский, — Вы что об озере знаете?

— То, что оно пограничное, — ответил я раздраженно. — Что вы хотите сказать?

— Перепады в уровнях воды.

— Таманский, мы не в том положении, когда можно травить байки.

— Видно, генерал, что вы не гуманитарий. Особенностью профессии журналиста является энциклопедичность знаний… Я не забиваю вам голову байками, как вы изволили выразиться. Я оперирую фактами.

— Можно я его пристрелю? — снова подал голос Ламбразони.

Я проигнорировал его реплику.

— Таманский, что вы хотите сказать?

— То, что нам везет… Или там… Божественное провидение…

Когда мы выбрались из-под катера, небо было ясным. От шторма не осталось и следа, и широченная линия прилива парила под солнцем.

Может быть, нас выбросило на берег, может быть… Все может быть. Озеро, кстати говоря, действительно меняет свой объем.

Я был мокрый, словно…

Словно…

Очень мокрый, короче.

Жутко мокрый.

На солнышке я надеялся быстро просохнуть, но высокая влажность после дождя этому не способствовала. Вдобавок жутко болели челюсть, плечо и обе ноги. Хорошо хоть развязали… Ну почему люди понимают, что ты не имеешь злобных намерений, только после того, как тебя едва ли не пришибли?

А толстяк меня удивил, удивил… Признаться, до того, как он выкинул козыри, я относился к режиму Ауи лучше, нежели к режиму Нкелеле. Понятно, что оба сволочи, но Ауи представлялся сволочью одомашненной, что ли, особенно на фоне жутких россказней о проделках Нкелеле. Теперь я не то чтобы сменил ориентиры, но утвердился во мнении, что нужно соблюдать нейтралитет И быть при этом вооруженным до зубов, если представится такая возможность.

Главное, чтобы меня не прикончил Ламбразони. Итальянцы, они вообще с приветом, а этот вдобавок контуженный. После истории в катере остальные на меня смотрели снисходительно-дружески, а Ламбразони почему-то еще больше возненавидел.

Или я его прикончу, или он меня.

Одно радует: пока рядом черная ряшка Мбопы, ничего мне не грозит.

— Самый разумный путь — идти на север вдоль берега, — сказал тем временем генерал. — Мимо Нкота-Кота не пройдем, так что…

Мы ковыляли по песку, представляя собой жалкое зрелище. Четверо утопленников, которые по какой-то причине не утонули на все сто и теперь топают куда-то помирать окончательно. Любой придурок с автоматом или даже с пистолетом, выйди он сейчас из прибрежных зарослей, сделал бы нас своей легкой добычей. Правда, это была нейтральная территория, бывшая малавийская. К северу помещались войска Нкелеле, а тут, насколько я знал, была спорная земля, по которой бродили летучие отряды и случайно выжившие местные жители. Вспомнив о местных жителях, я тут же освежил в памяти деревеньку людоедов, и меня передернуло.

Зверски хотелось есть — наверное, от переживаний и стрессов последних часов. Путешествие, начинавшееся так радужно, с кондиционированного воздуха в отеле и посещения ресторанов, заканчивалось плачевно. Хотя почему заканчивалось? Еще очень много плохого может с нами случиться!

— Здесь растет ямс, — подал голос Абе. Тоже проголодался, надо думать. — И маниока.

— Некогда, — буркнул генерал. — Поищи бананов и не углубляйся в чащу. Стоп! Ламбразони, иди с ним. Я постерегу журналиста.

— Ой, да не надо меня стеречь! — вспылил я, насколько мне хватило сил (признаюсь, хватило ненамного).

— Я так… успокоить Ламбразони, — примирительно сказал Мбопа, глядя вслед удаляющимся соратникам. — Садитесь.

Мы уселись на песок.

— Генерал, вам все это не надоело? — искренне спросил я, не имея ни сил, ни желания утяжелять нашу беседу подтекстом.

— Что именно?

— Наше сафари. Ну, сдадите вы меня костоломам вашего генералиссимуса. Вынут они мои мозги и сунут их в биораствор, повтыкают электроды… Вам-то от этого какая корысть? Небось опять в джунгли отправят?

— В джунгли я как раз сам напросился, — серьезно сказал Мбопа. — А вы тоже… политик. Как вы там загнули: «Если нужен мертвый Мозес, так стреляй»…

— А что вы хотели? Это ж чокнутый. Все равно бы не выстрелил.