Виталий Гладкий - Зловещее проклятие

И, наконец, неувязка с транспортом из-за непогоды…

Но он промолчал. По натуре упрямый и неуступчивый, Дубравин считал подобные оправдания неуместными и ненужными.

– Так у нас с вами дело не пойдет. Сегодня…

Драч сделал многозначительную паузу.

– Сегодня ограничусь замечанием. И надеюсь, что из этого вы сделаете соответствующие выводы.

– Постараюсь, – буркнул Дубравин, не глядя на подполковника.

– Да?

Драч недовольно поджал губы, хотел еще что-то сказать, но передумал и молча показал на стул напротив.

Дубравин сел на краешек стула, держа на коленях перед собой, как щит, папки с делами, захваченными для доклада.

Драч покопался в ворохе бумаг на столе, нашел нужную и протянул ее майору.

– Это заявление гражданки Ольховской о пропаже драгоценностей. Ознакомьтесь и примите в работу.

– Товарищ подполковник, у меня в производстве уже шесть квартирных краж!

– Надеюсь, вам не нужно объяснять, – перебил его

Драч, – что это указание. А указания не обсуждаются, смею вам напомнить. Разберитесь и к концу дня доложите свои соображения.

– Слушаюсь…

Заявление Ольховской с перечнем похищенных драгоценностей майор прочитал на ходу.

“Что еще за “Магистр”? – думал он, спускаясь на второй этаж. – Бриллиант неимоверной цены… Чушь какая-то. Впервые с подобным сталкиваюсь. И где! В нашей провинции. Сокровище, место которому только в Алмазном фонде. – Дубравин разозлился: – Черт побери! Похоже, заявление – блажь эмансипированной дамочки. Чтобы угрозыск без работы не остался…”

– Живой? – встретил его вопросом Белейко.

– Как видишь.

– Получил?

– Так себе… Дельце вот подкинул, не соскучишься. Вроде я двужильный.

– Евгений Тарасович, ты не двужильный, а удачливый. Про тебя по управлению легенды ходят.

– Постучи по столу.

– Уже. Что там у тебя?

– Да вот какая-то Ольховская А.Э., судя по ее заявлению, готовит мне всесоюзную славу. Для этого нужно совсем немного – отыскать бриллиант величиной с голубиное яйцо. Она, якобы, получила в наследство перстень с бриллиантом, а кто-то его слямзил. Каково, а?

– Постой, постой! Ольховская… Евгений Тарасович, ты в драмтеатре давно был?

– А что? – подозревая подвох, с недоверием посмотрел на него Дубравин.

– Ведь это наша лучшая актриса! Талант, я тебе доложу, редкий.

– Это ты успеваешь еще и по театрам шастать… – проворчал Дубравин, усаживаясь за стол. – Телефонный справочник у тебя?

– Возьми…

Дубравин полистал пухлую растрепанную книгу, нашел нужный номер, снял телефонную трубку.

– Алло! Драмтеатр? Пригласите, пожалуйста, Ольховскую. Дома? А вы не подскажите номер ее домашнего телефона? Кто звонит? Это звонят из…

Дубравин на миг запнулся. А затем продолжил:

– Из управления культуры. Записываю… Спасибо!

– Лишние дебаты по этому поводу нам ни к чему, – ответил майор на недоумевающий взгляд Белейко. – Тем более – сплетни. Если, конечно, написанное в заявлении соответствует истине.

И Дубравин опять начал накручивать телефонный диск.

– Здравствуйте! Ольховская? Вас беспокоит майор милиции Дубравин. По поводу пропажи драгоценностей… Да. Мне нужно с вами встретиться. У вас дома? Конечно… Хорошо. Я буду через час. Устраивает? Добро…

Едва Дубравин положил трубку, как тут же звякнул телефонный звонок.

– Слушаю, Дубравин. Да… Уже иду.

Он повернулся к Белейко и объяснил:

– Спецпочта из Москвы. По-моему, то, что я просил.

Минут через десять Дубравин возвратился с пакетом.

– Посмотрим, что здесь…

Он вытряхнул из пакета несколько листков.

Дубравин долго и внимательно читал бумаги, делая пометки в своем блокноте. Наконец он откинулся на спинку стула и с удовлетворением улыбнулся.

– Есть что-нибудь подходящее? – спросил его Белейко.

– Пожалуй, да. Взгляни…

Дубравин передал бумаги старшему лейтенанту.

– Смотри там, где я отметил птичкой.

– Эти? – показал Белейко. – Подпружный Сергей Алексеевич, он же Ставкин, кличка Жареный… Чугунов Семен Антонович, кличка Заика, или Семка Заика. Насколько мне помнится, Чугунов из наших краев. Я ведь…

– Точно, Бронек. Ты впрямь на Заике “сгорел”, когда в лейтенантах ходил. Тогда он тебя, да и меня тоже, здорово вокруг пальца обвел. Что и вскрылось на суде в Москве три года спустя – МУР постарался. Но я думал, что он еще в местах не столь отдаленных…

– Ушел из-под надзора. Притом недавно, – прочитал Белейко данные федерального розыска на Чугунова. – Освободили Семку. А “квалификация” у него подходящая. Правда, в наших случаях уж больно чистая работа.

– Опыта поднабрался… Второй тоже хорош гусь. Бежал из ИТК. Ты его не помнишь, а мне пришлось в свое время с ним повозиться. “Домушник” высшего класса. Кстати, у него тут кое-какие связи остались. Не исключено, что Жареный в городе.

– Семка Заика вряд ли сюда припылит. Осторожен, бес, сверх всякой меры и хитер. Да и кто его здесь ждет?

– Трудно сказать… У него и в самом деле в городе ни родственников, ни товарищей нет. Если, конечно, судить по нашим данным.

– Нужно проверить.

– И тщательно. Все-таки шанс. Мизерный, но… Ладно. Все. Еду к Ольховской…

Ольховская угостила майора кофе и бутербродами с колбасой.

Дубравин не стал себя долго упрашивать: детей-то он накормил, а сам пожевал на ходу вчерашний пирожок с мясом.

“Красивая…” – невольно подумал он, глядя, как управляется Ольховская с ручной кофемолкой.

И, представив на миг себя рядом с нею, поежился: и ростом не вышел, и волосы непонятного цвета, светлые с темными прядями, да еще и торчат, как у ежа иголки, и нос маловат, и брови кустиками…

– Значит… кгм!…

Дубравин пригладил усы. Он как отпустил их еще в Высшей школе милиции для солидности, так и носил с тех пор.

– Значит, о том, что у вас был перстень с ценным бриллиантом, знали только трое…

Он посмотрел в свои записи:

– …Ювелир Крутских и ваши подруги-актрисы Ирина Алифанова и Валентина Новосад. Так?

– Да. Девочкам я показала перстень, когда мы готовились к моему дню рождения. Это было днем. Они мне помогали.

– Понятно… – многозначительно сказал Дубравин, хотя на самом деле в этой истории понятного было мало.

Майор поерзал на стуле и продолжил:

– И уже поздним вечером этого же дня, как только подруги ушли домой, вы обнаружили пропажу. Правильно?

– Вечером… Точнее, в первом часу ночи.

– Когда вы уехали в театр?

– В половине шестого.

– А ваши подруги?

– Они были вместе со мной.

– Спектакль закончился…

Дубравин опять посмотрел в свой блокнот:

– …Закончился в половине десятого. Тэ-эк… Домой вы возвратились в начале одиннадцатого… – бормотал он себе под нос.