Павел Иевлев - Мертвая женщина играет на скрипке

— Уже завидуют. Все тут завидуют мертвым…

— Что это там? — Настя выставила вперед руку со смартом, пытаясь осветить пространство подальше.

— Где?

— Там что-то двигалось. Послушайте!

Мы замолкли. В навалившийся ватной тишине подземелья нарастали странные пощелкивающие шорохи. Что-то протяжно заскрипело. Отличные спецэффекты. С таким зловещим звуком должны отворяться врата ада.

— Мне страшно! — дочка прижалась ко мне, я обхватил ее рукой за плечи.

— Может, какие-то подвижки почвы? — сказал я неуверенно.

Это не прибавило оптимизма — когда ты в подземелье, слова «подвижки почвы» как-то не радуют.

— Вот, опять, смотри, пап! — в свете фонаря что-то мелькнуло, быстро перемещаясь от колонны к колонне. Теперь я тоже это увидел. И это точно не крыса. Ну, я надеюсь. Потому что если это крыса — то ловить таких крыс должны саблезубые тигры. Но они давно вымерли. И как бы нам не последовать их примеру.

— Они пришли за нами, — уныло заблажил Виталик, — это конец…

— Ты можешь о чем-то кроме своего конца думать вообще? — возмущенно шикнула на него Настя.

— Давайте назад, в коридор, — сказал Петрович, — там хотя бы сзади не обойдут…

Я не стал уточнять, кто именно «не обойдет». Мы «организованно и без паники отступили на запасные позиции» — так мои знакомые военные называют поспешный драп. В коридоре успокаивало наличие близких стен, но звуки он как будто усиливал. Из множества шорохов, шелестов и потрескиваний выделился один преобладающий — шурх-шурх-чок-чок-скрип-скрип-чок-чок-шурх-шурх. Похоже на то, как ковыляет на старом протезе одноногий инвалид. Звук отчетливо приближался.

— Скырлы-скырлы, деревянная нога! — похоже, у Петровича те же ассоциации.

— На моей коже сидит, мою шерсть прядет, мое мясо варит! — подхватила словами из той же сказки Настя.

Прозвучало это как-то не позитивно.

Мы шли по коридору, стараясь удалиться от зала с колоннами, но звук за спиной только нарастал. Настин смарт окончательно разрядился, фонарик в нем погас, света стало меньше.

— Тупик! — воскликнул Петрович.

Бежать было некуда — путь закончился квадратной комнатой с кирпичными стенами. Скрип-скрип-чок-чок-шурх-шурх. Черт, как-то и мне страшновато.

— Здравствуйте! — раздался громкий голос. Из открывшейся в стене двери упал прямоугольник электрического света, — вы, наверное, Антон? Мне жена сказала, что вы пошли в подвал искать обрыв.

В ярко освещенном дверном проеме я видел только силуэт, но на всякий случай кивнул.

— Виталий, будь любезен, представь нас.

— Это мой… э… Невзор Недолевич это. Директор «Макара».

— Исполнительный директор, — поправил его силуэт, и не «Макара», а воспитательного общежития номер три. И его отчим. Пойдемте, я покажу вам, где кабель проходит. Вижу, вы тут слега заплутали.

— Петрович, — представился смущенно Петрович.

— Настя, — пискнула Настя.

Нам было неловко — накрутили себя чуть ли не до паники. Кстати, скрип-скрип-чок-чок-шурх-шурх сразу куда-то делись. Удивительно, как влияет на людей темное подземелье.

— Здесь старые подвалы один на другом, — неспешно говорил Невзор Недолевич, показывая дорогу, — планировка очень запутанная, легко заблудиться. Некоторые помещения остались с основания города, с подземелий городского кремля! Живая история!

На потолке горели старые тусклые лампы накаливания без плафонов, но в их свете все выглядело совершено иначе. Обычный подвал обычного дома, никакой мистики.

— Вот здесь кабельный ввод.

— Угу, сейчас, — Петрович по плечи нырнул в стенную нишу с проводами.

— Так, что тут… Ага, вижу… Да… А если так? — забормотал он оттуда.

— Приятно познакомиться с вами, Антон, — светским тоном сказал исполнительный директор, — жена мне много про вас рассказывала.

— Взаимно, — соврал я. Мне он ничуть не понравился. Не люблю людей в костюмах как у гробовщика. Не люблю людей, гуляющих в таких костюмах по мрачным подвалам. Не люблю людей, от которых их приемные сыновья сжимаются и непроизвольно прячутся за мою спину.

— Ага, вот в чем дело, — сказал Петрович, — сейчас у вас все будет. Готово. Электрика — наука о контактах.

— Спасибо вам, — церемонно ответил директор, — я, увы, далек от современных технологий. Откровенно говоря, не вижу в них пользы детям.

— Все яд и все лекарство! — в тон ему ответил Петрович, и на обратном пути они завели долгий, нудный и витиеватый спор двух старперов о молодежи. Директор выступал за традиционные ценности и дисциплину, Петрович — за прогресс и право молодости на ошибки. Соревновались в эрудиции и кидались цитатами. Если бы не приторная вежливость собеседников, получился бы классический интернет-срач.

— Строгий отчим? — тихо спросил я Виталика.

— Странный, — ответил он после долгой паузы, — но мамке вроде норм.

В общем зале за время нашего отсутствия обстановка радикально изменилась. Там царили хаос и Клюся. Энергичная девица в ярком мейкапе с подведенными черным глазами и багровой помадой пришла в розовых кедах, черных шортах и белой маечке-обдергаечке с красной эмблемой «Анархия» на груди. Мокрые от дождя осветленные волосы зачесаны наверх задорным подобием ирокеза. Пунк-нот-дед, версия «лайт», для девочек — и гитара в руках.

— …Моя мертвая мамка вчера ко мне пришла… — пела она сильным хрипловатым голосом, но, увидев директора, оборвала песню на полуслове.

— Клюся, — констатировал он тоном врача, объявляющего эпидемию чумы.

— Невроз Невдалыч! — поприветствовала она его ответно.

— Невзор Недолевич, — спокойно поправил ее тот. Привык, наверное. — Не буду вам мешать. Вы интересный собеседник, заходите еще, — Петровичу. — Отпускайте к нам дочь, тут очень не хватает новых лиц, — мне.

И удалился в заднюю часть дома.

При его появлении веселье как-то угасло и после ухода уже не возобновилось. Все опять расползлись по углам. Виталик с Настей подсели к самой младшей на вид девочке — лет тринадцати — и о чем-то с ней заговорили, а ко мне неожиданно подошла Клюся.

— Я Клюся, — сказала она, глядя на меня исподлобья. Прозвучало почти угрожающе.

— Антон, — ответил я, разглядывая девушку.

Она постарше остальных, лет восемнадцать-девятнадцать. Симпатичная, если умыть, хотя черты лица немного грубоваты — тяжелый подбородок, крупный нос, резкие скулы, которые она зачем-то подчеркивает черным макияжем. Серые глаза, крашеная блонда.

— Твоя? — кивнула она на Настю.

— А то чья же.

— Красавица.

— Есть такая проблема, — согласился я.

— Следи за ней, тут таким нелегко.

— Каким?

— Ярким. Заметным. Чужим.

— Ты тоже, я смотрю, не сливаешься с пейзажем.

— Я наполовину местная. Я дочь Мизгиря. Я привыкла.