Кирилл Кащеев - На стороне мертвецов

Митя кивнул: ясно, к настоящему чаю подмешивал, чтоб продать побольше… Плевать!

Над лежащим телом будто черный вихрь закружился…

— И что, ни криков не было, ни шума? — сквозь звон в ушах донеся высокий голос Ингвара.

— Как ты его услышишь, татя на мягких лапах? — Лихорадочно блестящие глаза Сердюкова яростно метались с Ингвара на Митю и обратно. — Сколько еще баб перевертыши поганые загрызть должны, чтоб батька ваш полицейский их за глотку мохнатую взял? Или вовсе ему на нас, людей, плевать? — заорал он, вскакивая, так что голова его мертвой жены гулко ударилась об мостовую. — Тварей нелюдских покрываете, твари петербургские, а они баб наших жрут? — он попытался вцепиться Мите в горло.

— Оборотни тут совершенно не при чем! — в руку Мите стремительно скользнул нож.

Уже знакомый, тягучий темный жар обварил внутренности. Убить так просто. Вогнать нож лавочнику под ребро…

— А кто? — закричал лавочник, снова бросаясь к жене и тыча в клочья рваного мяса. — Кто?

— Медведь…

«Самый обыкновенный цыганский медведь, который в таборе разве что плясать мог. Зато по приказу Кровного Внука Симарглова, пусть даже и малокровного, жертву и выследит, и задерет. По приказу княжича Урусова, так мило гостившего в усадьбе Лаппо-Данилевских! Урусов, который нашел отпечаток медвежьей лапы рядом с трупом Эсфирь Фарбер! Я тогда решил, что отпечаток каким-то хитрым манером подделал Алешка, но Урусову это сделать было еще проще. А уж кто из них прятал трупы — Лаппо-Данилевские, Урусов, или тот незнакомый мужик, что за ним с Зиночкой на паротелеге гонялся, и орал по-цыгански… неважно. Важно понять, зачем Лаппо-Данилевским это все понадобилось.»

Голова его отчаянно кружилась, площадь словно плясала вокруг, хотелось бежать куда-то, быстрее, успеть…

— Медведь… — как завороженный повторил лавочник и вдруг лицо его вспыхнуло злобной радостью — будто внутри фонарь зажегся! — А я-то думал — вахмистр, волчина позорный, а оно вот чего! Сам Потапенко! То-то он мне давеча с волком разобраться не дал! Сам на мою кицу зуб свой поганый, медвежий нацелил! Вставайте, люди! Вставайте, пока всех ваших баб не пожрали! Вставайте против нелюдей! — и он заметался между домами, то молотя кулаками в закрытые ставни, то пронзительно вопя, так чтоб слышали и на верхних этажах. Соседи, чьи головы и без того торчали из каждого окна, начали переглядываться…

Дверь будки вдруг распахнулась и оттуда с молотком наперевес выскочил сапожник:

— Бей оборотней! — надтреснутым фальцетом заорал он.

— Бей! — взревел приказчик и ринулся по улице.

— К губернатору! К петербургскому начальнику! Пусть ответит, почто баб наших оборотням скармливает! Все пойдем! — в беспорядочный рев слились множество голосов — визгливые женские, протяжные и густые мужские, резкие, истеричные вскрики… из домов выскакивали люди.

Сердюков бился на мостовой, пытаясь подхватить на руки тело жены. Набежавший приказчик вскинул ее на руки единым махом — морковные волосы безжизненно мотылялись — и кинулся прочь из проулка. Сердюков побежал следом, а за ними уж валила рычащая и каждый миг все больше разрастающаяся толпа…

— Митя! — вдруг гаркнули над самым ухом, и он судорожно вздрогнул, отворачиваясь от катящей мимо человеческой волны.

— Надо предупредить Аркадия Валерьяновича. Надо… Да очнитесь вы! — в лицо ему проорал Ингвар.

— Надо. — Митя метнулся к губернаторским лошадям, торопливо кромсая постромки. — Вы поедете к отцу! — скручивая из обрезков что-то вроде узды, скомандовал он, подталкивая Ингвара к одной из лошадей. — Скажете ему… — Митя на миг задумался, пытаясь говорить быстро и четко. — Что это не оборотни! Это Лаппо-Данилевские… — и прежде, чем Ингвар успел открыть рот для возражение, добавил. — Вместе с княжичем Урусовым. Симарглычем! Они где-то… у цыган, наверное… нашли настоящего медведя, и Урусов заставлял его нападать на людей!

А еще отпечаток медвежьей лапы, которого не было рядом с телом Фиры Фарбер — а потом он появился! Митя был уверен, что это Алешкиных рук дело, но… Урусову было проще. Единственному человеку, который встретил его приветливо. Княжичу из Кровных… Сыскарю из Департамента… было проще всего подбросить улику на место преступления!

— Передайте отцу. Ну что вы встали, скачите, быстрее!

— Но… зачем все это? — уже вцепляясь в гриву гнедого, выдохнул Ингвар.

— Не зна… — начал Митя… и замолчал. Поглядел вслед толпе — издалека доносились ее грозный гул и выкрики — «Бей нелюдь мохнатую!».

— Я вижу только одну причину… — медленно произнес он.

Леська! Фабричная девчонка, сумевшая удрать от медведя. Свидетельница, которая этого медведя видела… и была свято уверена, что видела одно из Потапенко. Любого, неважно — отца или сына. Главное, что оборотня!

— …обвинить оборотней! Оборотней… которые… которые… — догадка была стремительной и болезненной, как удар молнии. — Оборотни — гарнизон прибрежных сторожевых башен! Скачите, Ингвар, скачите!

— Но… у меня же никаких доказательств, только слова — и даже не мои, а ваши! — завопил Ингвар.

— У меня тоже — только слова! Так что я — за доказательствами! — выпалил Митя, взлетая на спину второму коню. Гнедой истошно заржал… и рванулся вперед, словно надеялся выскочить из-под вцепившегося ему в гриву седока.

[1] Копорский чай — на самом деле не чай, а кипрей. У беднейших слоев населения заменял чай. А также использовался для подделки чая.

— Итак, господа, что же все-таки происходит в городе? Может, департамент полиции нам ответит?

— Ох, ваше превосходительство, как вы правы! — всплеснул пухлыми ручками господин Мелков, начальник железнодорожных жандармов, и его круглая физиономия аж замаслилась от удовольствия. — Аркадий Валерьянович человек в сыске сверхопытнейший, самим Всемилостивейшим Государем жалованный, не успел в свое имение въехать, как тут же банду преступных труповодов накрыл. И здесь в момент разберется!

Аркадий Валерьянович Меркулов, коллегии советник и множества орденов кавалер, стиснул пальцы на папке, стараясь ничем более не выдать своей ярости. Все, абсолютно все за длинным столом в губернаторской канцелярии обернулись к нему. Глядели по-разному: с равнодушным интересом — все же новый человек; искренним, а порой и жадным любопытством — как-то столичный выскочка будет выкручиваться; наконец, с отчетливым злорадством — явно надеясь, что не выкрутится. И восседающий во главе стола сам Иван Николаевич Дурного из рода Внуков Велесовых Молодой Крови, губернатор Екатеринославский, не отрывал взгляд, задумчиво оглаживая бороду, расчесанную надвое, точно седой ласточкин хвост. Один лишь жандармский ротмистр Богинский как всегда изучал собственные ногти — и что он в них эдакого примечательного находит?