Антонина Крейн - Шолох. Тень разрастается

Снова упакованный в свой треугольный капюшон, Шлэйла обернулся и горестно охнул. Рыбы Шлэйлы вытянулись длинной стрелой и устремились в темный арочный проем сзади.

«Зря я решил вам помочь», – написал Ол`эн, пока мы ждали, и посмотрел на меня с таким укором, что мне захотелось провалиться сквозь дно.

…И ведь не возразишь.

Вдруг Шлэйла замер, прислушиваясь, а потом зажал ладонью рот, испуганно вытаращил глаза и широко, страшно замахал руками, разворачиваясь и показывая, чтобы я бежала за ним.

Раздался звук далекого рога. Вода подхватила его, отбросила на стеклянный купол дворцового квартала, усилила и исказила. От вибрирующих незнакомых нот по спине побежали мурашки.

Прахова, прахова Рамбла.

Спотыкаясь, я неслась за Шлэйлой, который показывал какие-то рекордные скорости бега под водой. Темный плащ лодочника развевался за ним, напоминая чернила осьминога, и удаляющейся тревожной кляксой не давал мне сбиться с пути. Вода мутнела. Не выдержав и обернувшись, я увидела, что из-за поворота появился табун эх-ушкье. Это из-за него воду заволокло так, что ни одна маска не спасет твои легкие.

Вот это попали!

Суслик, кобылка Кадии, всего лишь на четверть морская лошадь – и то вселяет такой страх, что ночью мимо пройти поостережешься. А уж настоящие эх-ушкье – истинная беда. Они предоставляют жертве широкий спектр возможностей: быть разорванным острыми зубами, затоптанным стальными копытами, удушенным из-за филигранно высчитанной хватки премоляров… Сказки гласят, что эх-ушкье могут одним метким ударом выбить человеческое сердце – это четвертая опция, для гурманов. Но будь я проклята, если меня радует подобное разнообразие.

От табуна отделился, выдвигаясь на корпус, один конь. Он был еще чернее, чем собратья, еще крупнее. Я споткнулась, заглядевшись, и упала на колени. И без того небольшая фора исчезла.

«Что ж, – с горькой усмешкой подумала я, – видимо, меня ждет смертельное меню номер два…»

Умирать – так с честью.

Не помню, кто и когда вбил в меня этот простой завет. Было ли то в школе, когда мы всем классом анализировали рыцарские кодексы на уроках хорошего тона? Или еще раньше, в глубоком детстве? Неужели что-то такое лейтмотивом звучало в маминых колыбельных, которые она, позевывая после суматошного дня при дворе, нежным голосом пела мне перед сном? Может, мы говорили об этом с Кадией и Дахху на предзакатных пикниках у Камня Мановений? Или Полынь – не говорил, нет, – но думал о чем-то таком, вступаясь за меня перед Ходящими, и думал так громко, так отчаянно, что я подслушала ненароком?

Не поднимаясь – на это не оставалось времени, – я развернулась, чтобы достойно встретить смерть от табуна эх-ушкье.

Водяные кони были огромными. До меня им оставался прыжок или два, и они полностью заслоняли далекий свет размытого акварелью солнца.

Кто-то сидел на вырвавшемся вперед вожаке. Когда я малодушно зажмурилась, ибо копыта были прямо надо мной, этот кто-то силком схватил меня за шкирку и закинул на эх-ушкье.

– Классная лошадка, да?! – возопил Мелисандр, оборачиваясь.

Бултыхаясь на галопирующем коне лицом в седло, вцепившись в упряжь что есть сил, чтобы не слететь обратно, я не могла ему ответить. А хотелось.

Наконец мне удалось обрести если не равновесие, то хотя бы стабильность.

– Остановись! Я хочу сесть! – заорала я. Кожаное седло, к которому я все еще прижималась, сильно глушило эти панические вопли.

– Не слышу-у-у-у! – беззаботно отозвался Мел, подхлестывая эх-ушкье. И вновь затрубил в устрашающе длинный изогнутый рог, который успел где-то раздобыть. Там же, где и коня, видимо…

Еще немного доморощенной акробатики, и я, едва не визжа от ужаса, все-таки умудрилась принять сидячее положение.

Мы так и неслись во главе табуна, стремительно удаляясь от центра Рамблы. Аккуратные домики блесен становились ниже, потом – реже, потом и вовсе перестали попадаться.

– Где Ол`эн?! – рявкнула я на ухо Мелисандру, сидящему передо мной. Сжав саусберийца руками что есть силы, я чувствовала, как быстро и, казалось, ликующе бьется сердце патологоанатома в этой скачке.

– Не знаю! Кого это заботит!

– Это меня заботит! Возвращаемся за ним!

– Чокнулась?!

Мелисандр с силой дернул поводья на себя. Я подумала, что он хочет остановить красноглазого вожака эх-ушкье и, спешившись, высказать мне свое фи. Наверное, Мел так и планировал – судя по удивленному возгласу, вырвавшемуся из его груди.

Но эх-ушкье на то и водяные лошадки, а не донные. Вместо того чтобы затормозить, наш конь продолжил скакать. Но уже не вперед, а вверх, каким-то волшебным образом отталкиваясь копытами от пустоты.

– А-А-А-А-А-А!!! – хором заорали мы.

И вскоре вынырнули на поверхность. Море вокруг белело гребешками, сияло под утренним солнцем. Мелисандр сразу же сорвал с лица липкую кислородную маску, что означало одно: вновь нырнуть мы не сможем.

– Прах… – пробормотала я.

Табун эх-ушкье торжествующе заржал, приветствуя день, и, лавируя меж волн, продолжил свою бешеную скачку.

Вдали появился материковый берег.

Поняв, что дело сделано, мы с Мелисандром неловко свалились со спины эх-ушкье – другого способа спешиться в море придумать не удалось.

Остальные кони уже умчались кто куда, но наш продолжал слушаться Мелисандра и, пусть неохотно, скакал вперед. Теперь, обретя свободу, водяной конь развернулся и мощными прыжками рванул обратно в синеющее июньское море.

Мы выбрались на пляж и долго лежали, отплевываясь от соли и водорослей. Всяческая флора во рту оказалась побочным эффектом аттракциона «покатушки с эх-ушкье». Хорошо, хоть не фауна!

– Ну что, еще немного отдохнем, и вперед? Глянем, что там в Шолохе, и – за оставшимися артефактами? – жизнерадостно предложил Кес.

Удивительно, но за то время, что мы были знакомы, он очень похорошел. Мелисандр с самого начала был весьма видным мужчиной, но сейчас он стал почти до неприличия привлекательным – осанка идеальная, кожа под завязку набрала бронзового загара, волосы будто специально уложены. Он сиял, натурально сиял. И вновь этот бешеный блеск в глазах – такой, что даже опасно смотреть на них долго.

С чего бы это?

Я с надеждой уставилась в лужицу в песке, натекшую с моей рубахи. Может, я тоже преобразилась? Но нет: черты лица острее, чем были, глаза холодные, настороженные, под ними – синие тени, в тон радужной оболочке. Я с обидой шлепнула лужу, и та резво смылась в песок.

Мы позагорали еще немного перед тем, как я все-таки решилась объявить о своем новом решении.

– Мелисандр, боюсь, здесь наши пути разойдутся, – вздохнула я.

Он, сосредоточенно вычищавший песок из ботинка, замер.