Влад Тарханов - Теория невероятности

– И чего все ждут?

– Это именно тот вопрос, ответ на который мне надо найти прежде всего.

– Ладно, о чем гадать? Приедем, а потом сориентируемся по обстоятельствам. Если что, я надежное укрытие обеспечу.

– Спасибо, Саныч.

– Ладно тебе, Сергеевич. Свои люди, сочтемся. Мы Винницу по объездной, не возражаешь? Я уже тут машину менять не буду, итак сойдет.

– Скажи проще, что лошадки закончились на постоялых дворах.

– Обижаешь, начальник, сникерс, он длинный, он никогда не заканчивается!

Машина неслась по объездной дороге, где в роскошных грибных лесах располагались кафешки, в основном, сделанные в стиле казацкого стана: деревянные срубы, беседки, домики, тут готовили что-то на огне, тут останавливались не только, да и не столько водители. Это было место отдыха горожан, особенно тем, кто хотел почувствовать себя снова вдали от жен. Кстати, так одна из кафешек и называлась: «Вдали от жен». «Примечательное название. Стоит сюда заглянуть». – подумал Сергей. Но времени раздумывать особенно не было. Примерно через двадцать минут они уже заезжали в маленький городок Немиров, который служил районным центром верой и правдой вот уже последние лет восемьдесят, если не больше.

Как в каждом порядочном райцентре, перед поворотом, который вел к санаторию, где находилась центральная площадь города, исполком (мэрия), и все районные власти, стоял памятник Ленину. Ильичу во время бурных боев за независимость кто-то из героев борьбы за незалежанность Украины отлупил нос и повредил коленку, но памятник подрихтовали, и теперь он выглядел почти как новый.

От площади они повернули, проехали два квартала, повернули еще раз и оказались прямо перед воротами санатория.

– Ну, с Богом, я тебя подожду здесь.

Сергей прошел на территорию санатория, прошелся вдоль главного корпуса, которое сохранило архитектуру княжеского дворца, рассмотрел парковые аллеи, усаженные ценными растениями, тут же, совсем рядом, несколько дорожек вели к речушке, любимому месту отдыхающих. Сергей остановился около бювета. Сейчас как раз было время пить воду, как он знал, Луиза Хаимзон пила Збручанскую водичку прямо из бювета, строго по предписанию врача.

Он увидел аккуратную пожилую старушку с открытым, добрым, покрытым глубокими морщинами лицом, уставшими выцветшими глазами, одетую в добротную вязанную кофту. Что же, в таком возрасте мерзнешь даже в самую теплую погоду, впрочем, ее страшил, скорее всего, ветер, который поднимался тут поближе к вечеру. Старушка отдаленно напоминала фотографию, которой снабдили Сергеева работники паспортного стола, но сходство было несомненным.

– Если не ошибаюсь, Елизавета Исааковна?

– Вы не ошибаетесь, а кто вы такой, молодой человек?

– Меня зовут Сергей, фамилия Сергеев.

– Ой, дайте я угадаю, а отчество, наверняка, Сергеевич.

– Да. А как вы догадались? – Сергей изобразил неподдельное изумление.

– Молодой человек, слушайте сюда, я проработала тридцать пять лет библиотекарем в маленьком городке, ко мне приходили ах какие умные люди. Я им давала читать книги. И шо вы думаете, я не могла у них чему-нибудь научиться? Так я научилась мыслить. И рассуждать. От этого никуда не денешься. Так шо вы есть такое? Я слушаю тут.

– Простите, Елизавета Исааковна, что я сразу не представился. Вы помните, к вам приезжала команда от Спилберга? Снимали документальный фильм с вашей мамой, Фаней Гольдблат.

– Ну что вы, молодой человек, я еще не выжила из ума, я помню этот приезд. Тогда не только с моей мамой встречались. К нам еще пришел дядя Ицик. С ним тоже брали интервью.

– Простите, но с никаким дядей Ицаком наша группа интервью не брала…

– Как не брала, вы хотите сказать, шо мне память изменяет? Боже ж мой, Боже ж мой, как я могла ошибиться, это был не дядя Ицик, это был наш сосед… как его…

– Исраэль Малиновский.

– Да, да, точно, сруль Малиновский. И шо вам от меня, старой еврейки, надо?

– Вы можете рассказать мне о себе, о своей семье?

– Ой, вы хотите продолжить съемки от Спилберга?

– Нет. Это чисто украинский проект. Его финансирует фонд Мишки Мееровича, вы слышали о таком?

– Нет…

– Это не самое стращное, главное, что он выделяет деньги. Нас интересует судьбы детей войны… Ведь вас осталось так мало.

– А что говорить обо мне? Да и семьи моей осталось так мало, что и говорить не о чем. Один племянник. Двоюродная сестра. И никого больше. Ни у меня, ни у Фани детей не было. Я не знаю, или это следствие войны или это господь наш так распорядился. Я много болела, Фаня – это совсем особый разговор. Я не знаю, будет ли вам в этом хоть какой-то цимес.

– А вот ваш племянник, у него детей нет?

– У моего Марика? Что вы знаете моего Марика? У него не дети в голове, у него в голове один ветер. Он меня убивает. Мог бы уже давно жениться, а все ходит мальчиком.

– А скажите, вы со своими родственниками связь поддерживаете?

– Послушайте, юноша, я вас таки не помню. Хоть убей, не помню! Где вы были, когда они все приезжали? Я помню женщину и мужчину, кажется… Да, мужчина был. Но он был совсем не такой.

– Я был их шофером.

– Молодой человек, и вы хотите, чтобы я поверила, что вы теперь стали великим журналистом?

– Я тогда учился на журфаке, а им помогал – таскал кассеты, обрабатывал материалы.

– Мальчик мой, слушаю сюда, что тебе скажет не самая старая, и не самая умная еврейка. Я не разбираюсь в тонкостях журналистики. Я бедный старый библиотекарь. Но то, что вы работаете не журналистом, я поняла уже давно. Так что или вы говорите так, как есть, или мы не беседуем. Вместо пустой болтовни я пойду на ужин. В моей жизни не так много радостей. А готовят для меня очень прилично. Так что я не хочу лишать себя такого удовольствия. Тем более, шо мне уже пора.

– Хорошо. Меня интересует ваш племянник Марк Креймер. Любая информация, которая поможет мне найти и встретиться с ним. Поверьте, это очень важно. В первую очередь для него самого.

– Скажите мне, Марику что-то угрожает?

– Да. И это очень и очень серьезно.

– Не знаю почему, но я вам верю. Знаете, вы меня можете обмануть, меня можно обмануть. Но зачем мне думать, шо вы меня хотите сделать, как школьницу? Как же жить, если думать шо такой симпатичный молодой человек способен тебя так легко и просто провести?

Они говорили, медленно прогуливаясь аллейками старого заброшенного парка. Около центрального корпуса еще как-то пытались содержать парк в порядке, то, как только стоило отойти от центральных аллей, и становилось ясно, что советская власть туда никогда не добиралась. Ох, вернулась бы пани Потоцкая в свое имение, не знаю, вздернула бы она завхоза и директора санатория, это уж вряд ли, но пороть приказала бы их нещадно. За варварское отношение к дорогому имуществу. Я не говорю, что они плохие люди. Просто в иные времена были и иные отношения. Стоп! Да что это я запамятовал. Это же не Потоцких поместье. Потоцкие – это Умань. В Виннице было поместье Горохольских, а тут, в Немирове? Точно, княгиня Щербатова. Эта точно приказала бы пороть, а потом на черные работы. Нрав у нее был больно крут! Спуск шел к речушке. Это было место любимого отдыха тех, кому кроме общей санаторной терапии требовалась и кустотерапия с полным прилагающимся к этому комплектом удовольствий: алкоголетерапией, ночнынопосиделковой терапией, танцами с трясками и прочая, прочая, прочая. Надо сказать, что набор удовольствий, которые предоставляют в небольшом украинском санатории, за последних полстолетия мало изменился. Те же прогулки, танцы-шманцы, библиотека, экскурсии, шахматы. Те же массовики-затейники затевают те же нехитрые развлечения. А что делать? И где найти новых? Сергей не заметил, как старушка взяла его под руку, теперь они шли, а она опиралась на его руку.