Анастасия Гор - Ковен озера Шамплейн [litres]

Не это ли истинное спокойствие?

– Berkana .

Нет, очевидно, не это.

Я обхватила ладонями цветочный горшок, вдыхая запах сырой почвы, в которой пыталась взрастить розовую гортензию, но стихия земли отказывалась подчиняться. Подвластная лишь умиротворенному разуму, она должна была даровать мне власть над самой природой, но на деле давала лишь чувство беспомощности. По крайней мере, именно это я почувствовала, когда в квартире начал сотрясаться пол.

– О нет, – выдохнула я, хватаясь за подоконник, чтобы устоять на ногах. Цветочный горшок покатился вниз, разбившись, а из шкафов на кухне сыпалась посуда.

Землетрясение, казалось, было готово разрушить весь Бёрлингтон. Машины, припаркованные вдоль улицы, заверещали. Я взмолилась, чтобы неудачное заклятие затронуло лишь пару соседних кварталов, а не целый город, грозящийся провалиться в адово пекло по моей неосторожности.

– Одри!

Я с ужасом узнала этот голос и, удерживаясь за батарею, принялась судорожно перелистывать страницы гримуара, ища спасительную инструкцию.

– Одри! – раздалось снова, и Коул ввалился в квартиру, лишь чудом успев спасти Штруделя от книжного шкафа, который, скрипя, накренился набок и едва не задавил их обоих. – Что происходит?!

– Не знаю! – в отчаянии вскричала я, глядя на картины, падающие со стен. – Я была спокойна! Спокойствие – эмоция Земли… Я даже йогой по утрам занялась, чтобы обрести душевное равновесие, как здесь написано. Я делала все точно, как в Книге!

– Исправь это! – воскликнул Коул, пропустив мои оправдания мимо ушей.

Я затрясла головой в такт подземным толчкам, заставляющим ходить весь дом ходуном, и забегала глазами по строчкам, ища способ обернуть действие стихийной магии вспять.

– Berkana isa !

Казалось, все, что могло свалиться на пол в этой квартире, уже свалилось к тому моменту, когда землетрясение наконец прекратилось. Меня пошатывало из стороны в сторону, пока я не дошла до дивана и не рухнула на него, переводя дух.

Коул выпустил из рук Штруделя, шерсть которого стояла дыбом, и ошеломленно огляделся, оценивая ущерб: разбросанный цветочный грунт, переломанные вещи, надколотая посуда, перевернутая мебель. За окном одна за другой замолкали машины, а люди выходили на улицы, испуганные.

Я виновато улыбнулась, прижав к груди гримуар, и посмотрела на Коула.

– Ты вернулся с работы раньше, – озвучила я робко, покосившись на стрелку часов, замершую возле двенадцати.

– Да, – кивнул Коул сухо, кажется, все еще пребывая в шоке. Карие глаза блестели, как стеклянные. – Сегодня пятница, а еще я сэндвичем с курицей отравился, так что Миллер отпустил меня пораньше. Ты не могла бы больше так не делать, а?

– Как «так»?

– Не колдовать в моем доме!

Я дернулась, когда Коул всплеснул руками и схватился за голову. Паралич отступил, и его буквально захлестнуло волной эмоций. Закусив рукав своего джемпера, Коул испустил приглушенный крик.

– Третий раз! – принялся причитать он, когда перестал вопить. – Третий раз ты сносишь мою квартиру! Только вчера установили новые окна вместо тех, что выбил твой мини-ураган, а теперь землетрясение. Ты хочешь, чтобы нам жить стало негде, Одри?!

Молча съежившись с книгой в руках, я проследила за Коулом взглядом: дойдя до окна, он раздвинул пальцами жалюзи, выглядывая на улицу. Там уже почти все стихло, но по-прежнему звучал знакомый рев одного автомобиля. Вынув из кармана ключи от джипа, Коул нажал на пульт, и сигнализация заткнулась. Ударившись лбом о холодное стекло, он медленно и глубоко выдохнул.

– Так больше не может продолжаться. Надо увезти тебя отсюда, пока о нас снова не начали говорить в местных новостях.

– Увезти? – ахнула я, и душа будто ушла в пятки, но Коул обернулся и, увидев выражение моего лица, пояснил:

– За город, Одри. Уедем на выходные из Бёрлингтона, туда, где ты сможешь практиковать магию без вреда для моего физического и психического здоровья.

Я недоверчиво выгнула одну бровь. Провести время за пределами четырех стен, в которых я уже выучила каждую трещинку, было заманчиво. Но еще заманчивее казалась перспектива провести это время вместе с Коулом, при взгляде на которого мне на ум все чаще приходили грязные мысли.

Может, из-за этого я никак не могу достичь внутреннего покоя?

– А ты точно уверена, что эта книга не бракованная? – недоверчиво поинтересовался Коул, подойдя ближе, и с опаской осмотрел тканевый переплет тяжелой книги в пятьсот рукописных страниц. – В детстве я считал, что ведьмы шьют свои книги из человеческой кожи…

Я распахнула сизую обложку из бархатной ткани и ласково огладила пальцами корешок, а затем погладила и прописные буквы в углу первой главы.

«Аврора Л. Эдлер».

– Думаешь, она сама подкинула ее тебе? – спросил Коул, заметив, как угрюмо я разглядываю пожелтевший от времени пергамент, пестрящий заклятиями.

Практически под каждым из них присутствовала чернильная иллюстрация – восковая свеча с колышущимся пламенем под призывом путеводного фамильяра, клыкастая пасть демона-диббука под проклятием, цветущая роза под любовным разделом. Восемь разделов на каждый из восьми даров, не считая серой магии, – все, как и уверяла меня Аврора. А еще целых тридцать страниц, вынесенных в отдельную главу, написанную на недоступном мне немецком языке таким почерком, что помочь мне был бы бессилен даже электронный переводчик. Лишь ее название я смогла расшифровать, что и лишило меня покоя, ведь не нашлось бы названия любопытнее, чем « Шепот ».

Я покачала головой и сместила красную закладку на сороковую страницу, где остановилась.

– Это точно сделала не Аврора. Она требовала у меня Бёрлингтон и жемчуг в обмен на гримуар… Щедрость – это не про нее, – хмыкнула я и слабо улыбнулась, узнав заклятие, которое было отмечено приятнейшим из моих воспоминаний. – «Песнь синицы»! Смотри! Его написала моя мама, – я повернула Книгу к Коулу, демонстрируя яркую птичку в конце абзаца, разукрашенную насыщенным голубым мелком, – мой детский рисунок. – Мне было семь. Аврора даже его скопировать не поленилась… Впрочем, все, что ни делается, к лучшему. Не верится, что я держу гримуар Шамплейн спустя столько лет.

Я подняла глаза и вдруг смутилась, обнаружив, что все это время Коул, опустив ресницы, смотрел вовсе не в книгу, а на меня.

– И что делает эта «Песнь синицы»? – полюбопытствовал он, сыграв искреннюю увлеченность, и я мысленно поблагодарила его за это: как редко мне удается поговорить о маме! – Прелестное название. Надеюсь, это не какая-нибудь порча?

– Нет, порчу с выпадением зубов мама назвала «Саранча», – усмехнулась я, и лицо Коула вытянулось. – А «Песнь синицы» названа в честь Рэйчел…