Анастасия Гор - Ковен озера Шамплейн [litres]

– Рэйчел? Кто такая Рэйчел?

Я прикусила язык, но было поздно. Его глаза не просто внушали доверие – они убеждали, открывая меня так, как я ежедневно открывала Книгу заклинаний. И, выдохнув, я впервые заговорила об этом, а меня впервые кто-то услышал:

– Лучшая подруга моей матери. Они были очень близки. Думаю, даже мой отец не был маме дорог так сильно, как Рэйчел, – сказала я и приложила все усилия, чтобы не запнуться: я больше не имею права называть Валентина Эбигнейла своим отцом. – Мама звала ее Рашель на французский манер. Рэйчел любила ее… Сейчас, вспоминая это, я не уверена, что в детстве понимала смысл их любви правильно. В ковенах не приняты однополые отношения, но… Как бы там ни было, Рэйчел защищала нашу семью. Меня. Сначала от всего мира, когда мамы не стало, а затем и от Джулиана. У Рэйчел был волшебный голос… Она обожала петь. Поэтому и «Песнь синицы». Это чары-оберег.

Коул слушал внимательно, присев вместе со мной на скомканный плед, которым был застелен диван. Он улыбался краешком губ, внимая каждому моему слову, и чем больше я рассказывала, тем легче мне становилась: душа больше не металась в агонии, когда я думала о Рэйчел или Виктории. По крайней мере, в присутствии Коула.

– В древности Верховные писали на валлийском или латыни, потому только ведьмы могли прочесть его. Со времен моей бабушки предпочтение стало отдаваться национальному языку. Лишь основные призывы восьми даров по-прежнему звучат на старых диалектах. Хочешь опробовать чары? – предложила я, вдохновленная душевной близостью с Коулом, и перелистнула следующую страницу, где эти чары были расписаны подробнее.

Да, он и впрямь меня слушал, даже наслаждался… Пока не осмыслил мое предложение.

– Нет! – Коул резко отпрянул, и я засмеялась.

– Брось! Это самая светлая часть магии, какую только можно найти. Подобные чары даже на новорожденных накладывают! Ничего страшного не случится.

– Нет, Одри, нет! Даже не вздумай!

Я хитро улыбнулась и, положив ладонь на книгу, начала читать, освежая в памяти сокровенные строки.

– Одри! – взбунтовался Коул и вскочил с места, но я вытянула руку, приложив одну ладонь к его груди, а другой держа книгу на коленях.

Оцепеневший, будто любое неосторожное движение во время ритуала могло его убить (наивный!), Коул широко распахнул глаза. Его кадык нервно дернулся. Стараясь не рассмеяться, я сосредоточилась и вдавила подушечки пальцев в его твердые мышцы под свитером. Там колотилось сердце, как та самая певчая птица, только загнанная и одичавшая.

– Синица, смотри, как плетет паутину паук. Он голоден, он лелеет надежду, но ты летишь выше любой паутины. Ты сидишь на верхушке сосны, что в грозу упадет. Ты играешь с кошкой, что загубит дюжину крыс. Синица, ты не умрешь, и потому его тоже синицей я нареку .

«Песнь синицы» действительно была песней – из волшебства были сплетены не слова, а мелодия, которой нужно было их пропеть. И я пела – приглушенно и нежно, как учила мама, когда писала это заклятие, обмакивая перо во флакон с чернилами. Пальцы инстинктивно сжались, сминая свитер Коула, и сердце мое забилось в такт его сердцу. Одно дыхание на двоих – мята зубной пасты, чайный имбирь, миндаль. Коул сидел, обездвиженный, но смирившийся со своей участью. Однако это не длилось дольше двух минут: я произнесла финальное слово и, закончив, отдернула руку. Но…

Воздух не электризовался, магия не рвалась наружу. Затишье, которого не должно было быть.

Коул заморгал и медленно осмотрел свой помятый свитер.

– Это что, все? Фух…

– Хм, что-то не так, – протянула я недоуменно, хмурясь и быстро пролистывая страницы. – Заклятие будто… не сработало.

– Говорил же, что эта книга бракованная, – сказал Коул не без облегчения, отодвигаясь, но я снова ухватила его за ворот.

– Стой. Давай попробуем еще раз. Хочу понять, что я сделала не так.

Коул возмущенно замычал, но я уже закрыла глаза и снова прижала к его груди руку – на этот раз сразу две, чтобы наверняка.

– Синица, смотри, как плетет паутину паук…

– Хм, – изрек Коул, когда я смолкла, а чуда снова не произошло. – Нет так нет. Не велика потеря. Пойду собирать вещи.

Он поднялся, не скрывая радости, и ринулся в спальню, загрохотав выдвижными ящиками.

– Только приведи перед отъездом мою квартиру в порядок, пожалуйста!

Обреченно вздохнув, я взобралась на спинку дивана, чтобы видеть и контролировать все пространство, и сконцентрировалась. Дар метаморфоза был невероятно полезен, потому что вместе с тем являлся и даром восстановления.

Управляя обстановкой квартиры, как дирижер оркестром, я расставила все статуэтки, книги и картины по своим местам, а примерившись к разбитой посуде и горшкам, собрала их воедино, не забыв убрать и желтую лужу под лежанкой Штруделя, которую тот, похоже, оставил по моей вине.

– Сэм ничего не говорил? – поинтересовалась я осторожно, заканчивая устранять погром. – Про тот вечер в баре, да и в целом…

Роясь в шкафчике над раковиной, Коул взял свою зубную щетку и на миг замер.

– Ну, сегодня он ни разу меня не послал, – осознал он с удивлением – И, кажется, завязал с выпивкой. Сэм вообще притих после того, как ты починила его «Форд». Думается мне, он испугался, что словил белую горячку… Машина-то стала выглядеть лучше, чем была.

– Ай да Одри, – бодро похвалила я саму себя, довольная.

В ту ночь, не выдержав жалобного скулежа Сэма, я отправила его домой на такси, а сама осталась, чтобы залатать машину по кусочкам. Буквально. На это ушло не только много времени, но и много магии, поэтому наутро мне аукнулся не один лишь выпитый бурбон.

Пока Коул опустошал аптечку, снова почувствовав тошноту от просроченного сэндвича, я прикидывала, что мне может пригодиться на эту пару дней. Пара вязаных платьев, джинсы, два свитера, носки, шапка, свечи из пчелиного воска, свечи торфяные, пучок зверобоя, полыни, крапивы, засушенные осы… Нет, осы здесь, пожалуй, лишние.

Когда мы выехали за черту города, уже стемнело.

– Засада, – буркнул Коул, глянув на мигнувший экран сотового телефона в подстаканнике рядом с полицейским значком. – У постояльцев сломалась машина, и они смогут съехать только завтра утром.

– У каких постояльцев? – спросила я, лениво играя с нашим третьим пассажиром, Штруделем, с которым Коул был неразлучен: дразня кота лазерной указкой и заставляя скакать по задним сиденьям, я скучающе притоптывала ногой.

– Я сдаю один из коттеджей родителей под Шипман-Хилл, – объяснил Коул. – На короткие сроки, обычно на время отпуска. Туда я и хотел тебя свозить, но…

– Ты сказал «один из»? – переспросила я с завистью. – Сколько же недвижимости было у твоих родителей?