Анастасия Гор - Ковен озера Шамплейн [litres]

Прошло больше пяти минут, когда я заподозрила неладное. Оглянувшись на шорох в коридоре, где Коул сбросил наши сумки, я протерла руки полотенцем и выглянула из кухни.

Гидеон расстегнул молнию на моем рюкзаке и, роясь в нем, почти вытянул на свет гримуар.

– Что ты делаешь?! – воскликнула я, вырывая у него из рук рюкзак и прижимая к себе.

Гидеон растерянно заморгал, выпрямляясь, и невозмутимо пожал плечами.

– Я просто хотел отнести ваши вещи наверх.

– Нет, ты в них копался! – воскликнула я, разгневанная.

– Что? Одри, тебе показалось… Штрудель свалил рюкзак, и все высыпалось. Молния разъехалась…

Я не успела распалиться, яростно доказывая вину Гидеона, как дверь отворилась, впуская внутрь дома грязного Коула с не менее грязной собакой на руках. Оба были облеплены сухими листьями, застрявшими даже в волосах, но выглядели абсолютно счастливыми.

– Как ты можешь держать Бакса в такой холод на улице?! – ужаснулся Коул. – Сердце кровью обливается! Сегодня он ночует с нами.

Коул поставил довольного пса на пол и лишь после заметил, что в его отсутствие что-то пошло не так. Этого по-прежнему не признавал только Гидеон: с отстраненной улыбкой он смотрел то на меня, то на брата, и действительно выглядел так, будто ничего не произошло. За все годы бегства я не встречала того, кто бы сравнился со мной в искусстве лжи, но, видя сейчас ледяное спокойствие в зеленых глазах и подвергая сомнению трезвость собственного рассудка, я вдруг поняла, что впервые встретила такого же лжеца, как я.

– Ты вернулся как раз вовремя. Ужин уже готов, – объявил Гидеон.

Скользкий момент так и остался просто скользким моментом. Мы уселись за стол, который любовно накрыл Коул после того, как отмылся от грязи. Гидеон же заставил всю скатерть блюдами и тарелками, полными еды, и от этого сочного масляного аромата я и впрямь была готова зарыть топор нашей войны. Разлив по бокалам глинтвейн, от которого Коул категорически отказался, заменив его крепким чаем с тремя ложками сахара, Гидеон поочередно положил в тарелку каждому утку с печеным картофелем.

– Еще салата, Одри? – любезно предложил он, и я закивала головой, охотно доедая предыдущую порцию, пускай тишина за столом и не располагала к аппетиту. – А ты почему не ешь, Коул?

Коул отодвинул от себя тарелку, довольствуясь чаем. От одного лишь запаха утки его передергивало, и я посочувствовала его горю.

– Я отравился утром, – рассказал Коул, морщась. – Не уверен, что вообще захочу есть в ближайшие десять лет.

На лице Гидеона пролегла глубокая тень, и он странно посмотрел на меня. Я невинно улыбнулась, пожав плечами, и положила себе еще початок отварной кукурузы, сдобренный солью.

– Вы останетесь? – спросил Гидеон. – До понедельника.

– Нет, мы едем в отцовский коттедж, – сказал Коул, поглаживая холку Штруделя, свернувшегося у него на коленях. – Отдохнем пару дней и вернемся в Бёрлингтон. Может, во вторник, если Сэм согласится махнуться сменами…

– А почему не провести уикенд здесь? Второй этаж в вашем распоряжении. Мне на работу к девяти, так что дом пустует сутками и… Эй, помнишь, как я учил тебя верховой езде? – заулыбался Гидеон ностальгически. – Мы могли бы прокатиться завтра. Давно никто не седлал Меркурио…

– Кстати, о втором этаже! – встрял Коул, будто это было единственное, что он услышал. – Перетащу-ка я туда наши вещи. Спасибо за ужин, все было потрясающе, Гидеон.

Тот даже не успел предложить чаю с вишневым пирогом, как Коул уже поставил свою тарелку в раковину и скрылся в коридоре.

Гидеон тяжко вздохнул, и мне вдруг стало его жалко. Проводив Коула тоскливым взглядом, он налил себе еще глинтвейна и залпом осушил глиняную кружку. Мне не следовало лезть в их братские отношения, но кое-что в родственных связях я все же смыслила (как бы оптимистично это ни звучало из уст той, чей близнец оказался убийцей). Гидеон выглядел как самый любящий брат на свете, а Коул – как самый ершистый и отстраненный. Типичная градация между «старшим» и «младшим», которая проходит сама по себе с возрастом, но… Это правило явно не сработало в семье Гастингс. У них вообще никакие правила не работали.

– Давай я помою посуду, – вежливо предложила я, вставая из-за стола и направляясь к пирамидке из грязных тарелок.

– Не стоит, – сказал Гидеон, отодвигая стул и вешая полотенце на крючок. – Ты здесь гостья, пускай и незваная. Да, порой я бываю чересчур резок… Просто не ожидал, что Коул приведет к нам в дом постороннего человека. Впрочем, это слишком громко сказано, ведь по факту винить его не в чем – человека он с собой и не приводил.

Моя рука уже сжала моющую губку, когда грубый рывок отшвырнул меня к шкафу. Звон тарелок заглушил шум воды. Пар клубился над перевернутыми стаканами, оставшимися лежать на дне раковины. Я же оказалась прижата к стене, испуганно царапая пальцы Гидеона, сомкнутые вокруг моей шеи. Они вот-вот могли соединиться, переломив ее пополам.

– Больше, чем незваных гостей, я ненавижу разве что ведьм, – прошипел он мне в лицо. – И уж точно я выхожу из себя, когда одна из ведьм манипулирует моим младшим братом!

То, что в руках Гидеона я до этого принимала за десертную ложку, вдруг оказалось разделочным ножом, наточенным и отшлифованным до слепящего блеска. Нож прижался к моему горлу. Острие показательно прошлось по гортани и остановилась у сонной артерии. Я бы вздрогнула, если бы не боялась даже сглотнуть: при малейшем движении нож мог вонзиться в меня.

– Зачем ты здесь? – спросил Гидеон тихо, и зеленые глаза, прежде напоминающие мне о весенних полях из розмарина и мяты, потемнели. – Как долго ты используешь Коула? Что тебе понадобилось от него, ведьма?!

Нож болезненно надавил, но отстранился, чтобы я смогла ответить. Застигнутая врасплох и оцепеневшая, я лишь задушенно промычала:

– Он мой друг.

– Друг? – Гидеон разразился нервным смехом и, стиснув зубы, снова приставил острие ножа к прежнему месту – артерия пульсировала в такт моему бешено колотящемуся сердцу. – У Коула нет друзей! Ведьма, пользующаяся доверчивостью моего ничего не подозревающего брата, тем более не имеет права называть себя его другом. Ты должна понять, – он глубоко вздохнул и, вернув себе самообладание, заговорил медленнее: – Мы двое – все, что у нас есть. Коул – самое важное в моей жизни, и я не намерен терять его только из-за того, что какой-то одинокой ведьмочке захотелось поиграться со смертным, напоив его приворотным зельем. Не думай, что я не заметил! Он ничего не ест. Как давно ты поишь его этой дрянью?!

Объяснять, что в голодовке Коула виновата отнюдь не передозировка зельем, а просроченный сэндвич, было невозможно. Я пялилась на Гидеона, пытаясь поверить, что уникальный дар Коула был вовсе не уникален: все это время Гидеон знал, кто я такая.