Анастасия Гор - Ковен озера Шамплейн [litres]

Он очутился ко мне вплотную и схватил за предплечье, не давая сбежать. Я забрыкалась, сыпля заклятиями, которые на охотников все равно не действовали. Вскинув нож, Коул замахнулся и полоснул меня по руке чуть выше запястья. Я вскрикнула, и тогда он отпрыгнул, глядя на вязкие капли крови, капающие ему на ботинки.

– Извини, – выдавил он едва слышно и, схватив сумку с ритуальными принадлежностями, выбежал на улицу, даже забыв прихватить пальто.

Меня знобило. Я опустилась на пол и поджала коленки, раскачиваясь вперед и назад, чтобы успокоиться. Из транса меня вывел лишь запах пригорающих овощей. Подскочив к плите и выключив ее, я посмотрела Коулу вслед: он оставил за собой распахнутую дверь. Ветер гнал красно-желтые листья вглубь дома, и я, натянув на кровоточащий порез рукав свитера, выбежала из дома.

Я кружила вокруг коттеджа, зовя его по имени как одержимая. Дождь заливал лицо, просачиваясь сквозь одежду. Пытаясь выискать в грязи следы ботинок Коула, чтобы догнать и остановить раньше, чем он сотворит непоправимое, я прошла вдоль кромки леса. Вокруг было слишком темно, чтобы, рискнув зайти в лес одной, не заблудиться.

– Коул!

Зарычав от бессилия и ярости, я вернулась обратно к крыльцу и спряталась в доме.

В комнатах зажегся свет, и из подвала донеслось довольное урчание гримов, наконец-то починивших щиток с электричеством.

Сняв с себя мокрую одежду, я отмылась в ванной от грязи, в которой испачкалась, пока бродила по округе в осенний ливень. Переодевшись в шелковую пижаму, я, стараясь справиться с беззвучным рыданием и дрожью, заварила себе мятный чай. Прошло больше часа, но колотить меня так и не перестало. Коул не вернулся тоже. Где-то в роще деревьев и в кругу факелов он, преклонив колени, обрекал себя на неизбежное. Я то и дело выглядывала в окно, за которым, кроме ночи и бури, ничего не было видно. В надежде застать мигание его фонаря, я открыла шторы и свернулась калачиком на диване в гостиной.

Под стук дождя, сопровождающийся грохотом посуды с кухни, где гримы ужинали полусырой пастой, я и задремала. Отопление заработало, и в доме сделалось теплее, но внутри меня это ничуть не согрело. Я все еще дрожала, даже завернувшись в двойной слой одеяла, пока входная дверь наконец не скрипнула. Порыв ветра безжалостно ворвался в дом с новой силой.

Сузив глаза, я приподнялась на локтях, подставляя лицо острому лучу света, впущенному в гостиную с крыльца. Коул прошел мимо абсолютно невозмутимо: минул диван, на котором я лежала, и, сбросив подушки с кресла-качалки на старый ковер, растянулся прямо на полу. С него капала дождевая вода: она насквозь промочил его тонкие брюки и водолазку. Я не могла выдавить из себя ни слова, ведь вместе с его приходом с улицы повеяло чем-то еще… То был вовсе не запах сырости или подгнившей травы. То был запах холода, металла и разреженного горного воздуха. Удивительно, но факт – так всегда пахла свежая магия.

– Где ты пропадал? – спросила я приглушенно, на что Коул только молча подложил под голову руки.

Его пальцы нырнули в собственные кофейные кудри, и, пока правое запястье полностью не скрылось под ними, я разглядела тонкую чернильную полосу, увивающую его, – там же, где был и мой порез. Вдруг осознав, что рана больше не ноет, я задрала рукав пижамы: багровая ссадина превратилась в черную метку, будто ее вывели на мне чернилами, пока я спала. Мне потребовалось просидеть пару минут в тишине, жадно вбирая в себя каждый ее миллиметр, чтобы убедиться окончательно: то был больше не шрам. Моя кожа пылала в том месте, помеченная тем, что могла стереть с моей кожи только сама смерть. Привязь .

Я свесила ноги с дивана, поджав ледяные босые ступни.

– Что ты наделал, Гастингс?

Коул медленно повернул голову, а затем, вытащив руку из-под головы, показал ее мне. Рядом с его подушкой лежал кухонный нож. Магия запекла на нем смешение нашей крови, как ржавчину: тем же, чем Коул порезал меня, он порезал и себя в конце ритуала. Отныне моя кровь – его кровь. Одинаковые метки. Одна душа на двоих. Одна судьба.

Коул прижал пальцы к своей щеке, и я невольно прикрыла глаза: его пальцы будто касались моего лица тоже. Мы чувствовали друг друга, словно были единым целым, и это было так же приятно, как и ужасно.

– Атташе, – выдохнула я ошеломленно, и голос предательски сорвался. – Ты мой атташе. Но ты не можешь быть им!

Я забилась в истерическом припадке, едва не свалившись с дивана, и Коул подорвался ко мне с подушек. Он перехватил мои руки и мягко наклонил к себе, когда я уже почти решила, что мне срочно нужно бежать отсюда в разъяренный шторм.

– Мы все однажды умрем, – прошептал Коул, приложив теплые пальцы к моей щеке и позволив мне почувствовать контраст сухого с мокрым – мои слезы и его кожа, горячая, как пламя свечей, догорающих на кухне. – Не каждый волен выбирать, какую именно смерть предпочесть. А мне повезло. Джулиан больше не…

– Да плевать мне на Джулиана! Он просто псих, а ты позволил ему вынести тебе смертный приговор…

– Гидеон был прав, – не слушая меня, продолжил Коул. – Охота у меня в крови. Я больше ничего не боюсь, потому что я влюблен в тебя, Одри. Нет, не так… Я люблю тебя. – Коул сжал мое лицо, и я зажмурилась от удушающего отчаяния, пытаясь отбиться и хотя бы разок врезать ему в челюсть, как он того заслуживает. – Я больше не потомственный убийца или недоразвитый изгой! Я понял, кто я есть. Я охотник на ведьм, служащий одной из них. Это моя жизнь, и я посвящу ее тому, что буду защищать тебя, Одри. Мы ведь так и договаривались изначально, разве нет?

Мне удалось высвободить одну руку, скользкую от испарины. Пощечина пришлась Коулу аккурат по левой щеке, но, даже не поморщившись, он снова вернул меня в объятия и утянул за собой на ковер, обездвиживая в ворохе одеял и подушек. Пока я пыталась пнуть его снова, снова и снова, исторгая невнятный душераздирающий вопль, он только смотрел сверху вниз, будто и впрямь не понимал, что собственноручно сжег все мосты за собой, не оставив пути к отступлению.

Коул ласково погладил мой порез выше запястья, который останется там нетленным и вечным, даже когда Коул погибнет, как погибли все те, кто был до него, оставив точно такие же шрамы на телах тысячи ведьм.

– Я твой атташе, – произнес Коул по слогам и начал то, от чего мне вдруг захотелось зайтись чудовищным криком: – Ветер последует к устам твоим, когда станет нечем дышать. И солнце последует за тенью твоей, когда перестанешь видеть. И пламя последует впереди тебя, когда враги захотят навредить. Я же есть и ветер, и солнце, и пламя – я тоже последую за тобой.

Я знала, что он лишь повторяет слова клятвы, уже произнесенной в лесу, и что сейчас они не несут в себе силы. Просто красивый набор фраз, но слышать это из его уст все равно было невыносимо. Внутри что-то надломилось. Коул сиял, счастливый, а я плакала от бессилия.