Константин Соловьев - Канцелярская крыса [AT]

Он не уточнял. Единственное, что он успел доподлинно узнать про Канцелярию, это то, что чем меньше знаешь про Канцелярию, ее дела и ее служащих, тем крепче твой сон и здоровее аппетит.

Герти боялся Канцелярии и имел на то все основания. Но, прожив на свете двадцать два полных года, он никогда не боялся темноты. До тех пор, пока не обнаружил на своем рабочем столе непримечательную на вид папку.

Теперь он старался покинуть Канцелярию так рано, как это возможно, не возбуждая подозрений мистера Беллигейла. Как ни странно, занимаемая им должность позволяла заниматься этим регулярно и безнаказанно. «Пойду проверю доки, — многозначительно говорил Герти дежурному клерку, — Есть слухи, там в последнее время повадились собираться рыбаки…» Или «Надо шепнуть пару слов информаторам наедине». Что бы ни сказал полковник Уизерс, окружающие относились к его словам с полнейшим пониманием. Разумеется, ни в какие доки Герти не направлялся. Не было у него и информаторов. С огромным облегчением закрыв за собой массивную, как надгробная плита, дверь Канцелярии, он в сопровождении верного Муана спешил вернуться в меблированные комнаты до наступления сумерек.

Контролировать эту новую фобию оказалось совершенно невозможно. Едва лишь на улицах Нового Бангора возникали волочащие лестницы фонарщики в своих синих робах, Герти начинал испытывать острую резь в кишечнике, словно проглотил горсть мелких остро граненых алмазов. В южном полушарии темнота быстро вступает в свои права, а сумерки скоротечны. Наливающееся серым небо в считанные минуты превращалось в разлитый над головой черный океан с редкими серебристыми песчинками звезд. В Новый Бангор вступала ночь. Душная, как старое шерстяное одеяло, непроглядная, как угольная копь, и пугающая, как темнота под капюшоном убийцы. Ощутив ее присутствие, Герти терял самообладание и, сам того не замечая, ускорял шаг до того темпа, который едва ли приличествует джентльмену в людном месте.

Но он боялся не самой ночи. Он боялся того, что живет в ней.

— Никто и никогда его не видел, — торопливо объяснял он Муану, едва поспевающему за хозяином, — Представляешь? Восемь мертвецов, и хоть бы кто увидел Бангорскую Гиену краем глаза!

— Этот Уинтерблоссом ловкий тип, мистра, — подтвердил Муан, — Я бы, пожалуй, лучше пошел охотиться на ягуара с серебряной ложкой, чем на вашу Гиену…

— Ни единого свидетеля. Ни одной уцелевшей жертвы. Уму непостижимо. И ладно бы все было в Скрэпси или Шипси. Но ведь это животное орудует едва ли не под носом у нас! Два убийства в Миддлдэке. Одно в Форсберри. Потом еще два в Айронглоу… Такое ощущение, что весь город превратился в его охотничьи угодья!

— Говорят, он призрак, мистра, — серьезно сказал Муан, — Что его нельзя увидеть. Он возникает из темноты прямо за спиной у того, кого наметил себе в добычу. И когти у него сияют голубым светом…

— Нет у него никаких когтей, — досадливо пробормотал Герти, — Меньше слушай своих приятелей-полли. Я читал заключения фельдшера. Этот тип орудует ножом. Причем не медицинским скальпелем, как Эйк-Защитник-Проституток, а самым простым ножом, причем не очень острым. Мистер Шарпер полагает, что он делает это нарочно, чтоб преумножить страдания своих жертв. А мистер Беллигейл считает, что это какой-то особенный ритуальный нож…

— Как по мне, все равно, каким ножом тебе брюхо вскрывают, мистра.

— И я так думаю. Но если мы хотим изловить это отродье, нам придется сперва понять, с чем или с кем мы имеем дело. Честно говоря, если б мы не отправили Сатану обратно в ад, я бы поставил соверен на то, что это именно его рук дело…

Муан озадаченно взглянул на Герти.

— Мистра?..

— Забудь, — Герти вздохнул, — Я перечитываю дело Уинтерблоссома три дня. И пока еще не нашел ни единой зацепки, даже размером с песчинку. Его не напрасно назвали Гиеной, Муан. В Новом Бангоре он чувствует себя уверенно, как в джунглях. Так, будто весь город принадлежит ему с потрохами, а он лишь неспешно выбирает себе очередную жертву, не забывая смеяться над незадачливыми преследователями.

Великан-полли нахмурился.

— Неужто все канцелярские крысы не могут загнать одну гиену?

— Даже Канцелярия не всевластна, Муан.

Судя по недоверчивому выражению на лице Муана, Канцелярия обладала полной властью над островом и душами его обитателей, но спорить он не стал. Это была одна из многих черт, которые делали его отличным помощником в глазах Герти. Муан не спорил, Муан не перечил, Муан всегда был подчеркнуто вежлив и исполнителен — насколько это возможно для человека, обремененным неисчислимым множеством табу.

Список этих табу Герти как-то принялся составлять, чтобы оградить себя в дальнейшем от неприятных сюрпризов, но успел дойти только до сто двадцать шестого пункта из четырехсот сорока восьми. Муан не мог сидеть на одной скамейке с одноногими. Играть в крикет после полудня. Ездить в лифте нагишом. Насвистывать «Цветы Шотландии» в курительных комнатах. Бить людей. Есть курицу с мятным сиропом. Охотиться на бизонов по четвергам. Заходить в прачечную в компании с котом. Чихать в присутствии особ королевской крови.

Герти не представлял, как Муан ухитряется жить, не только помня весь богатейший ассортимент своих табу, но и досконально их соблюдая. Если бы его самого при рождении шаман наградил подобным перечнем страшных грехов, едва ли он смог бы удержаться от того, чтоб опробовать пару из них на практике. Например, нарочно как-нибудь вскопать землю вилкой или предложить священнику в полночь партию в кегли. Но Муан, за грубой и грозной внешностью которого скрывалась благородная душа полинезийского воина, был чужд подобных соблазнов, чем вызывал у Герти искреннее восхищение.

— Удивительное дело, Муан, все крысы Канцелярии денно и нощно ищут следы Гиены, но, по большому счету, так толком ничего и не откопали. Я досконально изучил десятки рапортов, заключений и отчетов. Пшик. Если отбросить словесную шелуху и канцелярскую накипь, останется только три вещи. Три вещи, которые мы знаем о Бангорской Гиене доподлинно.

— Что за вещи?

— Во-первых, он всегда нападает ночью. Никогда днем. Всегда в промежутке от одиннадцати до четырех утра.

— Днем у него слишком много работы? — неуверенно предположил Муан.

— Вполне вероятно, — кивнул Герти, — Днем он вытирает пыль с витрины и слишком занят, чтоб посвятить себя хобби. Но стоит опуститься ночи, он берет свой любимый нож… не очень острый, а скорее даже тупой, и отправляется на улицу, чтобы сервировать очередного бедолагу.

— Тухлая сельдь! — выругался Муан непроизвольно.

— На самом деле, даже знание о его графике нам ничего не дает, — вздохнул Герти, — У него может быть сотня различных причин предпочитать ночь. К примеру, бессонница. Или, например, в некоторые ночи им овладевает кровожадное безумие, тянущее его на улицы… Или, напротив, он ловкий и прекрасно соображающий убийца, понимающий, что на ночной охоте его куда сложнее заметить или изловить. Специалисты Шарпера настроили столько теорий, что бумаги, на которой они изложены, хватило бы для отопления половины города зимой. Да толку…