Константин Соловьев - Бумажный тигр (II. - Форма) [СИ]

— Возможно, он считает их недостойными? — предположил Уилл осторожно.

— О нет. Это Почтенный Коронзон, хозяин Олд-Донована, болезненно аристократичен, Мортлэйку нет дела до чистоты крови. Если его что и заботит, так это верность слову и долгу. Жаль только, его представления об этих вещах порой слишком сложно устроены, чтоб быть понятыми его паствой…

— Значит, ваш приятель заключил с ним сделку?

— Губернатор Мортлэйк не заключает сделок, он не торгаш. Вам не приходилось видеть его сакральных изображений? Нет? Этакий конкистадор в проржавевших доспехах, украшенных обрывками цепей, восседающий на троне из кости и стали, с серебряными как ртуть глазами… Мертвый рыцарь, бесстрастно взирающий на копошение жизни у своих ног, способный превратить человека в щепотку золы одним только взглядом… Нет, Князь Цепей не ищет сделок. Но иногда, говорят, он одаривает своим покровительством тех, кто сумел привлечь его внимание. Несчастный Эйнард. Какие-то скользкие знакомые из Клифа нашептали ему, что если вверить Мортлэйку свою судьбу, это устранит многие трудности и проблемы с жизненного пути. И он решился на отчаянный шаг. Он знал, что я занимаюсь всякими темными оккультными делишками, хоть и не знал их сути, но, верно, слишком боялся, что я отговорю его от этой выходки. И сделал все сам. Как умел. Ритуал был примитивен и груб. Отрубленные куриные лапы, ржавые звенья цепи, пробитые монеты… Эйнард ни черта не смыслил в этом деле, в отличие от ресторанного. Однако, как я уже говорил, Мортлэйк не щепетилен по части канцелярских деталей и крючкотворства. Видимо, он счел условия приемлемыми. Принял Эйнарда Лоусона под свое покровительство.

— Звучит… зловеще.

— Вы так полагаете? — Лэйд надеялся, что ему удалось изобразить искреннее изумление, — Вам ли опасаться Девятерых Неведомых, Уилл? Ведь по своей сути они — смотрители и садовники Эдемского сада, а значит, в вашем представлении должны быть по меньшей мере архангелами!

Однако если он надеялся вывести Уилла из состояния душевного равновесия, то неверно выбрал способ — Уилл не вспыхнул, как это обыкновенно бывает с задетым за живое человеком, лишь неохотно качнул головой.

— Библия — великая книга, мистер Лайвстоун, но все же лишь книга, бледное, бесконечно искаженное и запутанное Слово Господне. Изображенный там Эдем сродни примитивному оттиску — словно в невероятной сложности форму поместили чересчур грубую бумагу, к тому же неверно подобрав чернила. Истинный Эдем — это Сад Жизни, а не медовое болото. В нем есть место всему, что произрастает в человеческой душе, от восхитительных цветов до ядовитых корней…

— Ну что ж, — Лэйд недобро прищурился, — Тогда я, с вашего позволения, продолжу.

— Конечно, мистер Лайвстоун. Я весь во внимании.

— Возможно, Эйнард и сам не предполагал, что перемены к лучшему не заставят себя ждать. Он не был убежденным кроссарианцем, для него все эти ритуалы были сродни полинезийским дикарским штучкам, сплошное суеверие, чуть ли не шаманизм. Но правду говорят, будто внутри у каждого из нас живет дикарь. Кроме того, отчаянье лишило его привычного душевного равновесия, вынудив на этот шаг. Но он все равно не ждал того, что Мортлэйк в самом деле переменит его жизнь.

— О. И как же?

— На следующий же день два ресторана, расположенных по соседству с его неброской кофейней, впервые за много лет не распахнули дверей. В одном из них выживший из ума повар намедни сыпанул во французский луковый суп крысиной отравы, что не лучшим образом сказалось на популярности заведения. В другом и вовсе случилась какая-то пьяная поножовщина, так что единственными его посетителями на долгое время оказались господа в полицейских мундирах. В крохотную кофейню Эйнарда нежданно хлынул поток посетителей. За какой-нибудь день он сбыл месячный запас кофе, а касса впервые за все время не смогла закрыться — слишком много серебра оказалось набито в ее брюхо.

— Недурно!

— Спустя неделю не открылся еще один тамошний ресторан — кто-то из официантов, как выяснилось, украдкой торговал из-под полы рыбой. Достаточно было крысам полковника Уизерса нанести туда один-единственный визит, и ресторан превратился в подобие чумного корабля — мало кто желал переступить его порог. Выручка Эйнарда, и без того обильная в последнее время, в тот день удвоилась.

— Возможно, случайность.

— Возможно. Но с того дня случайности окружили его сплошным кольцом, и все — исключительно приятного свойства. Вздумав починить ветхий пол в своей кофейне и сняв старые доски, Эйнард обнаружил в подполе невесть когда и кем спрятанные золотые луидоры [74] Луидор — французская золотая монета, имевшая хождение в XVII–XVIII веках. — добрых полдесятка. И, словно этого мало, вообразите себе, какой-то рассеянный банкир забыл в его кофейне два фунта новенькими ассигнациями!

Уилл улыбнулся, отчего его лицо потеплело, точно на него упал отблеск золотых монет.

— Потрясающее везенье!

— В ту пору он тоже так думал. Эйнард и думать забыл про эту смешную сделку с куриными лапами, он вообразил, будто своим терпением и верой в успех преломил череду неприятностей, пролив на себя тем самым золотой дождь удачи. Несчастный. Все только начиналось.

Уилл поежился, перестав улыбаться.

— Ну, если дело пошло таким образом, не вижу, отчего бы ему горевать… Я, например, никогда не находил двух фунтов ассигнациями.

Лэйд вытащил пальцами из салата яблочную дольку, откусил от нее половину и сплюнул обратно в тарелку.

— Через неделю его младший сын, которому не исполнилось и года, опрокинул на себя огромный кофейник, полный кипящего кофе.

Уилл резко выпрямился на своем стуле, стиснув зубы.

— О Господи.

— Эйнард отдал бы половину жизни, чтобы спасти его, но тут ничего не могли поделать даже лучшие врачи острова, ожоги были слишком тяжелы. Ребенка вскоре похоронили. Эйнард осунулся, враз постарел лицом, но все же смог выдержать удар судьбы. В этом ему помогала его мечта, которая сдвинулась с мертвой точки под скрип ржавых рельс, на которых простояла долгие годы. Точно локомотив, в топке которого впервые разожгли пламя. Видели бы вы его глаза в тот миг, когда он высчитал, что его текущий капитал может позволить ему погасить все взятые кредиты и позволить расширение дела. Они светились от счастья. Его жизнь не просто изменилась, она наконец обретала смысл. Он вдруг почувствовал ее вкус — истинный вкус жизни, а не того полубедного существования, которое он влачил все эти годы. Представьте, что человека, который много лет грыз черствую сырную корку, угостили отличным прожаренным бифштексом. Вот и на лице у Эйнарда было такое же выражение. Блаженство голодающего, впервые ухватившими зубами кусок мяса. Упоение. Восторг.