Константин Соловьев - Бумажный тигр (I. - Материя) [СИ]

— Возможно, мне не представится случая рассказать вам об этом. Глупо было бы не воспользоваться возможностью, верно? Новый Бангор — куда больше, чем остров на окраине света, Эйф. Куда больше, чем может вообразить человеческий разум. Даже мой — а я изучаю его уже не один год и, смею думать, многое о нем узнал.

— Что?

Лэйд вытащил россыпь ржавых рыболовных крючков, спаянных в сложной формы амулет и, помедлив, бросил на пол. Он чувствовал — сегодня это ему не пригодится. Зло, свившее себе логово в Мэнфорд, было иной природы. Сейчас ему крайне важно было определить — какой.

— Этот остров — не совсем то, чем кажется, — следом за крючками на пол отправилась медная гайка, каждая грань которой была украшена сложным глифом, похожим на астрологический знак, — Наверно, вы замечали в нем какие-то странности, но они всегда казались вам мимолетными, не стоящими внимания и, в конце концов, забывались. Никогда не складывались в цельную картину. Не переживайте, это нормально. Крупинке краски на холсте никогда не осознать себя частью «Мона Лизы», а капле воды не представить себе океан.

— Мистер Лайвстоун, если вы считаете, что выбрали подходящее место и время для шутки…

Лэйд вздохнул, сбросив с ладони крошечный «куриный глаз» [17] Назар («куриный глаз») — амулет от сглаза из тюрской доисламской магии. из олова, в центр которого был впаян мутный опал. Снова не то.

— Уж извините, Эйф, но вам никогда не познать истинную природу Нового Бангора. Не потому, что вы невнимательны, уж я-то уверен в обратном. Просто вы, как и десятки тысяч его жителей — часть Нового Бангора. Часть острова. Плоть от его плоти. В отличие от меня.

— Вы сегодня, случайно, не ели рыбы, мистер Лайвстоун?

Лэйд хохотнул, стараясь отвлечься от окружающих его звуков, которых делалось все больше и которые медленно затапливали гостиную подобно тому, как забортная вода затапливает крошечный, отрезанный от всего мира, корабельный отсек.

— О, я не рыбоед. Кстати, вы знали, что только здесь, в Новом Бангоре, рыба является ужасным галлюциногенным алкалоидом, несущим чудовищные трансформации для сознания и тела? Во всем прочем мире с удовольствием едят ее безо всяких последствий. Скумбрию и ставриду, сельдь и форель… Впрочем, вы многого не знаете об этом острове, мистер Саливан. Бьюсь об заклад, очень многого.

Поморщившись, он отбросил потемневшую от времени куриную кость, обвязанную парой цветных лент. Не то. Все не то. Кажется, в этот раз ему противостоит нечто новое, нечто такое, с чем он прежде не сталкивался. Эта мысль неприятно холодила желудок, будто он целиком проглотил кубик льда. Но в то же время и приятно возбуждала.

— Вы знали о том, что Нового Бангора нет ни на одной карте британской Полинезии, Эйф? К нему не ходят корабли, его название никогда не печатали в газетах. У него нет географических координат, как нет их у самого Лимба, вместилища бесплотных душ, где они обречены существовать целую вечность. Новый Бангор — мастер иллюзий. Он убеждает вас в том, что является частью мира, но это не так. Если он и был частью мира, то давно откололся от него и сейчас плывет в безбрежных водах океана, у которого нет ни названия, ни глубины.

Гостиная шелестела вокруг них на тысячи голосов, словно они с Саливаном очутились в густом лесу, чьи мясистые листья треплет ветер. Но ветра не было. Тем страшнее звучал легкий перезвон оконных стекол. Комната вокруг них словно наполнялась жизнью — враждебной и невидимой жизнью, против которых его безделушки-амулеты были столь же бесполезны, сколь лежащий далеко отсюда в письменном столе револьвер.

— Газеты, которые доставляют на остров — фальшивка. Корабли, отходящие от него, становятся бесплотны и растворяются в тумане, они никогда не касаются иных берегов. Люди, которые приплывают в Новый Бангор — фикция, они созданы самим же островом из воздуха. Это замкнутая система, Эйф. Замкнутая система, играющая по своим правилам и придумывающая их на ходу. И, что еще хуже, здесь у нее неограниченные полномочия, а мы с вами — лишь фишки на ее игровом столе.

Саливан смотрел на него изумленно, как минутой раньше смотрел на распростертые изувеченные тела. Пусть так, решил Лэйд, это лучше, чем паника, которая может охватить его в любую секунду.

— Вы говорите об острове так, будто это… — он помедлил, ища подходящее слово, — Бог.

— Возможно, и Бог, — согласился Лэйд, — Возможно, нечто другое. Например, механизм, по своей сложности не уступающий галактике. Или какой-то квантовый парадокс, породивший лакуну в нашем мире, где фундаментальные законы Вселенной так же легко нарушить, как сжульничать в баккаре [18] Баккара — карточная игра. . А может, что-то вроде заблудившегося отражения нашей реальности, которое блуждает в мировом эфире, лишь изредка сопрягаясь с ним случайным образом. Изучая природу Нового Бангора, немудрено сделаться убежденным релятивистом. Когда сталкиваешься с чем-то, наделенным столь чудовищной силой, его природа, по большому счету, уже не играет никакой роли. Но все же я дал этой силе имя, которое мне показалось уместным. Я привык называть эту силу Левиафаном.

— Леви… — Саливан резко повернулся в сторону скрипнувшего торшера.

— Как исполинское библейское чудовище, проглотившее старикашку Иону, — Лэйд со вздохом отбросил медальон из потрескавшейся глины, покрытый иудейскими письменами, — Это в его характере, видите ли. Иногда он имеет склонность глотать людей из того мира, который я привык считать настоящим. Но, в сущности, это неважно. У этого острова может быть миллион имен — и ни одно не в силах отобразить его истинную природу и устройство.

Саливан неуверенно взмахнул дубинкой. В его крепких руках она отчего-то уже не казалась оружием, напротив, выглядело так, будто полисмен сам уцепился за нее, ища опору, как потерпевший кораблекрушений хватается за обломок судна.

— Я иду в полицейский участок, — пробормотал он, — У вас горячка, Чабб. И я не собираюсь…

Лэйд бросил перед собой на пол несколько мятых медных пенсов, пробитых посередине и изрезанных несимметричными царапинами. Безо всякого толку, разумеется. Что ж, он должен был хотя бы попытаться.

— Если начистоту, я даже не знаю, разумен ли Левиафан, а если разумен — сколь далек он от того, что мы именуем человеческим разумом. Однако же у нас с ним на протяжении многих лет длится одна игра. В некотором смысле это так же глупо, как играть в бридж с ураганом. Но мне удается выживать без малого двадцать лет, и я все еще не рехнулся, а это значит, что я научился кое-что соображать в правилах…

Соскользнув с подставки, на пол упали каминные щипцы. Вслед за ними на пол рухнул портрет пожилого джентльмена в офицерской форме — по всей видимости, портрет покойного мистера Гаррисона. Даже половицы под ногами как будто легко загудели, сдерживая беснующуюся в Мэнфорд-хаусе силу. Лэйд даже думать не хотел о том, сколько лет она накапливалась в его гнилом фундаменте.