Константин Соловьев - Бумажный тигр (I. - Материя) [СИ]

Лэйд вдруг ощутил острый укол под ухом. На его правом плече копошилось что-то маленькое, размером с канарейку, что-то, что подскочило с тонким угрожающим выкриком к его глазу, стоило ему повернуть голову. Где-то совсем близко мелькнула сталь — острие изогнутой швейной иглы.

Страх потерять глаз заставил его рефлексы сработать мгновенно, схватив пальцами верещащее и судорожно бьющееся существо поперек тела. Оно вопило на неизвестном ему языке и брыкалось, но всей силы, заключенном в его маленьком теле, было недостаточно, чтоб одолеть крепко сжатые пальцы Лэйда. Он успел разглядеть крохотную рыжеватую бороду и франтоватую твидовую кепку, нахлобученную на самую макушку, столь маленькую, что не подошла бы даже его собственному мизинцу. Воспользовавшись его замешательством, брауни на миг обмяк в его руке, заставив его машинально ослабить хватку, а потом с торжествующим возгласом всадил швейную иглу под ноготь большого пальца.

Лэйд взвыл, но брауни едва ли успел насладиться плодами своей победы — от боли пальцы плотно сомкнулись на его теле, с тихим едва слышимым треском переломав его тонкие птичьи косточки. Только что торжествовавший лилипут с обагренной кровью пикой мгновенно превратился в безвольный лоскут, истекающий клюквенным соком. Наверно, что-то подобное случилось бы и с человеком, окажись он в объятьях исполинского многотонного удава…

Смерть собрата не заставила брауни остановиться даже на секунду. Сразу двое метнулись на Лэйда сверху, с каминной полки. Метили в лицо, но он успел дернуть головой, отчего один полетел, кувыркаясь вниз, а второй повис на его подбородке, цепко схватившись за бакенбарды. Крохотный осколок металла в его руке сверкнул несколько раз и Лэйд ощутил, как по его губе течет кровь. Зарычав сквозь зубы, он сорвал с лица дергающегося коротышку, не обращая внимания на вырванные волосы, и швырнул его в ближайшую стену, в которую тот врезался с тихим яичным хрустом.

А потом брауни сделалось так много, что Лэйд уже перестал разбирать отдельных карликов, его словно затопило исполинской серой волной, злобно визжащей, воющей, точно стая остервеневших от голода ворон. Они сыпались сверху, с книжных полок и резных панелей. Они карабкались по ногам, остервенело цепляясь крохотными ручонками за швы на его сапогах. Они прыгали, повисая на его брюках, отчаянно полосуя ткань миниатюрными кинжалами и копьями.

Лэйд завертелся, пытаясь скидывать их с себя, но они оказались чертовски быстры, а главное — нечеловечески упорны и пугающе кровожадны. Смерть одного не значила ничего для его уцелевших собратьев. Каждый брауни, с хрустом гибнущий под каблуком или превращающийся в бесформенный ком с торчащими конечностями от удара ладонью, не умалял их ярости, делаясь частью разбросанного на полу мусора вроде изгнивших яблок и покрытого плесенью имбирного печенья.

— Мелкие ублюдки! — рычал где-то рядом Саливан, тоже яростно крутящийся на месте, отрывающий от себя сотни жадных крохотных рук, — Хе киорэ [20] He kiore ( язык маори ) — «Грязные крысы». ! Ломрал фулти до майтреха! [21] Iomrall fuilteach do mháithreacha. ( ирландский язык ) — «Кровавые выкидыши ваших матерей»

Какой-то брауни, изловчившись, всадил Лэйду сквозь шов длиннющую иглу прямо в ахиллово сухожилие. Зарычав, он впечатал его носком сапога в стену, с такой силой, что лилипут хрустнул, точно переломленный пополам бисквит. Следующего, ожесточенно вколачивающего канцелярскую кнопку ему в щеку, он схватил двумя пальцами за голову и сжал, отчего та почти беззвучно лопнула, как земляной орех, оставив крошечное безголовое тельце шататься, точно пьяную марионетку.

Лукавый Жнец, как много же их здесь!

Из сотен ударов, обрушивавшихся на него каждую секунду, несколько десятков проникали сквозь ткань, достигая цели. И пусть вложенной в них силы было недостаточно, чтобы убить его или серьезно покалечить, огромное множество болевых вспышек оглушило его, на какой-то миг превратив в мечущегося в потемках зверя. Фонарь в руках Саливана давно перестал быть подмогой, его свет судорожно метался из стороны в сторону, выхватывая из темноты то обломки мебели, то копошащуюся подобно ковру серую волну. Пытаясь пробиться к выходу, Лэйд почти мгновенно потерял направление и теперь слепо кружил по комнате, врезаясь то в неподатливые стены, то в шкафы, осыпающие его столетней пылью.

Какой-то карлик, расхохотавшись, всадил ему в ладонь шпажку для сендвичей и, должно быть, угадал прямиком в нервное окончание или сухожилие, потому что руку всю обожгло жидким огнем до самого локтя. Лэйд схватил его пальцами за конечности и рванул в стороны, мгновенно четвертовав. Преимущество в силе было всецело на его стороне. По сравнению с этими ублюдками он был подобен огромному кораблю, спокойно раздвигающему форштевнем могучие волны, существу бесконечно более могущественному, чем все, облеченные живой плотью. Но их преимущество было не в силе, а в слаженности, натиске и той нечеловеческой слепой ярости, что вела их в бой несмотря на потери. Несмотря на десятки мертвых тел, усеявших гостиную, брауни атаковали — с крысиной целеустремленностью истинных ночных хищников. Кроме того, они сумели навязать ему бой на той территории, которую считали своим домом и которую, без сомнения, знали до последнего клочка. В отличие от него — полуослепшего, шатающегося и окончательно потерявшего ориентацию в пространстве.

Сколько времени пройдет, прежде чем очередной коротышка, оказавшийся более удачливым, чем его сородичи, метким ударом перережет ему подколенное сухожилие обломком садовых ножниц? Прежде, чем какой-нибудь осатаневший от злости лилипут вонзит ему в глазницу шляпную булавку?

Сильнейший удар прямо в темя едва не лишил его сознания — на какой-то момент окружающий мир померк настолько, что он перестал видеть даже мечущийся фонарик Саливана. Ударивший его в голову предмет с хрустальным звоном рассыпался по его плечам и забарабанил осколками на пол. С трудом выдержав миг слабости, Лэйд задрал враз потяжелевшую голову и увидел на посудном шкафу снующих брауни, готовящихся обрушить на него еще одну цветочную вазу. Времени махать руками не было — Лэйд с силой ударил плечом в шкаф. Хвала покойному королю Георгу, сработанная при его жизни мебель отличалась помпезностью, но отнюдь не прочностью, да и многие годы пребывания в затхлом влажном Мэнфорд-хаусе порядком подточили ее. Задрожав на своих некогда мощных опорах, шкаф обрушился вниз каскадами стекла, дерева и фарфора, перемоловших злобных коротышек подобно сошедшей со своих устоев горной лавине.

Саливан бился остервенело, точно волк, отбивающийся от целой стаи крыс. Удары его дубинки сыпались во все стороны и чаще всего не достигали цели, слепо круша мебель и вышибая облачка штукатурки из стен, зато когда приходились в точку, мгновенно превращали осаждавших его карликов в подобие перезревших абрикосов, разве что приставшая к полу мякоть была иного цвета…