Сергей Федоранич - Выжженная трава

Руководитель предложил попробовать принять участие в разработке без повышения в должности, и я согласился, потому что это был неплохой шанс не только вырасти в карьере, но и позлить всю ту “недвижимость” в компании, которая вросла в кресло. Спустя полгода мне предложили должность разработчика, а еще через пару месяцев назначили старшим.

— Я не поняла, если честно, что ты там вычищал? Это ведь просто набор символов.

— Верно, но каждый символ составляет команду, которая реализует ту или иную задачу. Программный код — это вещь творческая, как, например, книга. Собственно, функция та же. Ты читаешь книгу, мозг обрабатывает информацию. Если эта книга — учебник, например, по математике, и в ней написано: «Выполните уравнение», ты берешь лист бумаги, ручку и начинаешь решать. Книга дала команду, ты выполняешь. Программа делает то же самое, только команды при ее запуске выполняет компьютер. Есть разные программы: одни сложнее, другие проще. Те, что совсем простые, устанавливаются на оборудовании, которое способно выполнять ограниченное число команд или вовсе не занимается вычислениями. Программа для СОРМ выполняет несколько простых функций — копирует трафик и передает его в хранилище или регистрирует трафик (например, оповещает, что абонент начал разговор) и осуществляет его ретрансляцию и запись. Так вот, когда программа разрабатывалась, у нее были задачи, и, исходя из них, писался код. Потом задачи становились другими: расширялись или сужались. Например, раньше программа позволяла только прослушать разговор, а теперь должна его записать и копию отправить в хранилище. Но ведь программист не переписывает программу целиком. Он влезает в конкретные области, которые запускали нужные механизмы, и дописывает то, что нужно для реализации новых функций. В результате там остаются ненужные ошметки и дубляжи, от этого программа тяжелее и неповоротливее, как любая вещь с мусором. Найти и вычистить — вот что я делал.

Я не думал, что Катю и в самом деле заинтересуют эти подробности. Одно дело — учеба: там много нового и интересного. Совсем другое — рабочие будни, где мало прекрасного, а больше рутины и нуднейших процессов. С той же очисткой кодов я умирал от тоски, потому что был вынужден читать коды, которые писались в 90-х, в самом начале пути, и никому из программистов не приходило в голову обновить те старые движки, которые исправно работали, но морально устарели. Чтобы не покоцать функционал, приходилось залезать в архивы и извлекать пыльные тома от руки написанных кодов, чтобы понять, что к чему относится.

Когда меня назначили владельцем нескольких программ, первое, что я сделал, — дал команду программистам обновить движки до современных и интегрировать в обновление все те фишки, которыми владела компания в других программах. Вау-эффекта поначалу не было, но потом мой подход переняли и другие: когда все продукты компании сконструированы под один шаблон, легче управлять обновлениями, да и сроки коррекции резко сокращаются, ведь больше не надо изучать историю создания ПО, не надо ворошить труху и рвать бобыль, которым там все заросло. Больше того, в обновлениях не надо строить мосты, чтобы новейший код мог успешно работать на старых движках.

— Я был шокирован, что никому до меня это не приходило в голову. Но теперь знаю — это золотой стандарт всех ИТ-компаний. Никто не занимается тем, чтобы приводить в порядок и регулярно модернизировать свои активы. Работают на том, что есть.

— Но ведь твое решение было правильным? — спросила Катя.

Я ответил:

— Конечно. Наверное, именно поэтому я стал ведущим разработчиком и руководителем целой продуктовой линейки. Теперь я не чищу мусор за другими.

— А как коллеги отнеслись к твоему взлету?

— Нейтрально. В ИТ-среде высокие зарплаты и мало амбиций. Нет общего критерия заработков, каждый разработчик хорошо получает, но цифра в расчетке у каждого своя. Все зависит от того, как и когда стрельнуло то, что он наразрабатывал. Есть, конечно, кое-кто недовольный, что у меня все получается. Это динозавры старой школы, авторы еще рукописных кодов. В их время еще было важно, как называется должность. Но их все меньше и меньше. Вымирают. А остальным — пофигу.

Катя снова улыбнулась и попросила повторить вино. Я свое еще не прикончил, уж слишком кислое.

— Ты всегда таким был, — сказала она. — И этим отлично пользовались все, включая меня. Достаточно похвалить, и ты расцветал. Я всегда так делала, когда надо было поднять тебе настроение. Ты разве не замечал?

— Нет, — ответил я и тоже улыбнулся. Конечно, замечал. И мне этого не хватало.

С началом третьего этапа все, к чему сводилось мое тщеславие — результаты на работе. Мама до сих пор не понимает, чем я занимаюсь, и когда я пытаюсь ей что-то рассказать, она говорит: «Ну вот, написал код — и славно. Дашь как-нибудь почитать». Понятное дело, что она не может меня приободрить. Хотя вот у Кати, я уверен, получится, пусть даже она и не разбирается в программах и кодах.

— В общем, сейчас, помимо работы, я занимаюсь разработкой программного продукта, который сможет оборачивать время вспять, — сказал я, надеясь, что не покраснел.

Я ждал этого целый год. С того самого момента, когда, сидя в офисе и разбирая старые записи совместных конференций моих коллег и ФСБ, увидел красной нитью посыл: думайте над тем, чтобы записывать вообще все, что передают и получают абоненты, потому что скоро это потребуется. Исходя из этого, разрабатывалось целое направление, куда входили не только стандартные съемники трафика (их устанавливают на коммутаторы), но еще и безлимитные хранилища для данных, скоростные транспортные сети, обеспечивающие непрерывную передачу данных со съемников в хранилища. Но никому ведь и в голову не пришло, что можно сделать проще и ярче — просто обернуть время вспять.

Я помню, что эта идея засветилась во мне огнем, и первое, о чем я подумал: «Вот Катя будет удивлена!»

Уже потом я осмелился думать о Нобелевской премии, признании коллег, контрактах с крупнейшими ИТ-компаниями, больших деньгах и так далее. Первой мыслью была ее реакция. Учитывая, что перед началом третьего этапа мы строго обсудили порядок разговора после его завершения, я знал, когда случится этот момент: сегодня. Я утерпел и не сказал о своей идее Кате в машине, где мы встретились и, обнявшись, обговорили условия; дождался, когда она немного расслабится в ресторане после первого бокала.

И вот он случился, тот самый момент.

— Это как? — спросила она.

И это все? Нет ни тугого молчания, когда ты просто ошарашен услышанным, ни безмерного удивления, округлившихся глаз; нет вполне человеческой стадии отрицания, когда не веришь в то, что представить сложно. Просто: «Это как?» И все? Это все, чего я ждал?..