Дин Кунц - При свете луны

– Если ему сделали укол, почему не в руку?

– …и одну минуту на голову…

– В тот момент он собирал картинку-головоломку, – ответил Дилан.

– И что?

– …две полные минуты, чтобы намылилось все остальное…

– Ты никогда не видела, как мой брат собирает пазл. Очень быстро. Его руки в постоянном движении. И он сосредоточен.

– …и еще две, чтобы смыть мыло, – закончил Шеп. Потом добавил: – Котенок.

– Так сосредоточен, – продолжил Дилан, – что его нельзя убедить остановиться, пока пазл не собран полностью. Нельзя заставить его остановиться. И ему без разницы, что ты будешь делать с его ногами: ноги в собирании пазла не задействованы. Но ты не сможешь зафиксировать его руку.

– Может, его вырубили хлороформом, как меня.

Не найдя следа укола на правой ступне, Дилан ответил:

– Нет. Когда я уходил в ресторан на другой стороне улицы за нашим обедом, он собирал пазл, когда очнулся, привязанный к стулу, Шеп по-прежнему собирал пазл.

– Котенок, – повторил Шеп.

– Если бы его вырубили хлороформом, он бы не смог так быстро прийти в себя.

Джилли живо вспомнились свои ощущения.

– Котенок.

– А кроме того, хлороформ нанес бы Шепу намного больше вреда, чем тебе. Психика у него очень неустойчивая. Придя в себя, он бы или сильно возбудился, или свернулся в позе зародыша, отказываясь пошевелиться. Уж точно не смог бы так быстро вернуться к своему пазлу, словно ничего и не произошло.

Дилан снял носок с левой ноги Шепа.

На полоске пластыря красовался мультяшный котенок.

– Котенок, – сказал Шеп. – Шеп ставил на котенка.

Дилан осторожно отклеил полоску пластыря.

– Шеп выигрывает.

После инъекции не прошло и двенадцати часов. Ранка оставалась воспаленной и чуть вздулась.

Увидев, что Шепа постигла та же участь, что и ее, Джилли содрогнулась всем телом, хотя не могла понять, чем вызвана такая реакция.

Сняла со сгиба локтя полоску пластыря с кроликом. Увидела такую же воспаленную, чуть вздувшуюся ранку.

И под полоской пластыря с мультяшным щенком на руке Дилана они увидели ранку, ничем не отличающуюся от остальных.

Глядя на стену, в которой не так уж и давно был тоннель, Джилли сказала:

– С Шепом все иначе.

– «Эффект всякий раз, без единого исключения, интересный, – процитировал Дилан Франкенштейна, как цитировал раньше, – часто потрясающий, иногда положительный».

Джилли видела изумление на лице Дилана, сверкающую надежду в глазах.

– Ты думаешь, для Шепа он положительный?

– Я ничего не знаю о таланте… складывать, сворачивать пространство, может, и время. Не могу сказать, счастливый это дар или проклятие. Время покажет. Но теперь он говорит больше. И говорит непосредственно со мной. Я вижу, после того, что произошло, он меняется к лучшему.

Она знала, о чем думает Дилан и что не решается сказать, чтобы не искушать судьбу: благодаря этой инъекции, с помощью таинственной психотропной субстанции Шеп, возможно, сможет найти выход из тюрьмы аутизма.

Быть может, Дилан правильно прозвал ее Негативной Джексон. Наверное, не ошибся, характеризуя ее столпом пессимизма, упрекая в том, что она не задумывалась ни над своей жизнью, ни над целями, которые ставила перед собой, а в других людях изначально подозревала только плохое. Но она не считала себя пессимисткой (оптимисткой, правда, тоже не считала), когда анализировала происходящие с Шепом изменения, чувствовала в них скорее опасность, чем надежду.

Глядя на красную воспаленную точку на ноге, Шеп прошептал: «При свете луны».

На его до тех пор наивном лице Джилли увидела не пустой взгляд и не смирение, не озабоченность, которая могла бы характеризовать его душевное состояние. В голосе слышались язвительные нотки, черты чуть заострились от горечи. Похоже, он испытывал злость, давно затаенную злость.

– Он уже произносил эту фразу, – заметил Дилан, – когда я пытался вывести его из нашего номера в мотеле, перед тем как мы встретились.

– Ты делаешь свою работу, – прошептал Шеп.

– И это тоже.

Шеперд сидел, поникнув плечами, руки держал на коленях, обращенные вверх ладони создавали впечатление, что он медитирует, но затуманенное лицо указывало на бушующую внутри бурю.

– О чем он говорит? – спросила Джилли.

– Я не знаю.

– Шеп? О ком ты говоришь, сладенький?

– Ты делаешь свою работу при свете луны.

– Какую работу, Шеп?

Мгновением раньше Шеп находился с ними в полном контакте, она воспринимала его как нормального человека, но теперь ушел далеко-далеко, словно они остались в Аризоне, а он снова перенесся в Калифорнию.

Она присела рядом с Диланом, взяла вялую руку Шепа в свои. Он не ответил на ее прикосновение. Рука оставалась безжизненной, словно у мертвеца.

Его зеленые глаза, однако, были живыми, только смотрели не на Джилли, не на Дилана, а на кого-то или на что-то, запечатленное в памяти, вызывающее глубокую тревогу.

– Ты делаешь свою работу при свете луны, – вновь прошептал Шеп. На этот раз злость отражалась и в голосе, и на лице.

В этот момент Джилли не увидела ничего сверхъестественного, ей не открылись грядущие ужасы, но обыкновенная интуиция подсказывала: нужно быть начеку и ждать неприятных сюрпризов.

Шеперд вернулся из путешествия в только ему ведомое, залитое лунным светом место, чтобы вспомнить, что хотел принять душ.

Джилли ушла в спальню, но Дилан задержался в ванной. Он не решался оставлять Шеперда одного, учитывая, что появился новый повод для волнений.

Когда Шеп снимал футболку с Койотом, Дилан сказал:

– Малыш, я хочу, чтобы ты мне кое-что пообещал.

Снимая джинсы, Шеп не ответил.

– Я хочу, чтобы ты пообещал мне, что не будешь складывать здесь и там, не будешь ничего такого делать, предварительно не получив моего разрешения.

Шеп снял трусы:

– Девять минут.

– Можешь ты мне это пообещать, Шеп?

Шеп отодвинул занавеску душевой кабинки:

– Девять минут.

– Это серьезно, дружище. Никакого складывания, пока мы не поймем, что происходит с нами, со всеми нами.

Шеп включил воду, осторожно сунул руку под струю, подрегулировал краны, вновь проверил температуру.

Люди часто допускали ошибку, предполагая, что Шеперд психически неполноценный и не способен себя обслуживать. В действительности же он мог и помыться, и одеться, и вообще справлялся со всеми проблемами повседневной жизни, за исключением готовки. Шеп не смог бы испечь пирог или поджарить яичницу. Ему не стоило доверять ключи от «порше». Но он был интеллектуально развит, в чем-то даже умнее Дилана.

К сожалению, в его случае ум оставался отделенным от конкретных действий. Его контакт с окружающим миром оставлял желать лучшего. В определенном смысле он напоминал спортивный «мерседес», мощный двигатель которого забыли подсоединить к приводу на колеса. Такой двигатель можно гонять целый день, он будет работать не хуже, даже лучше многих, но при этом автомобиль не сдвинется с места.