Сара Гэйли - Магия лжецов [litres]

– Само собой. – Как бы мне ни хотелось в этот момент ей подмигнуть, я не стала этого делать. Она была не из тех женщин, кому следовало подмигивать. – А теперь представим – гипотетически, – что к вам обратилась ученица не на ранней стадии беременности.

В этот миг темный блеск в ее глазах погас, она помотала головой.

– У меня имеется нужная для этого квалификация, но я бы ни за что не стала так рисковать в стенах школы. Здесь необходимо хирургическое вмешательство.

– Правда? – Ее ответ меня поразил. – А разве для этого нет никакого снадобья? Никакой магии?

Женщина постучала костяшками пальцев по столу.

– Девочка моя, я этого не говорила. В следующий раз слушайте внимательнее. – В ее голосе прозвучала резкость. – Я сказала, хирургическое вмешательство. – С этими словами она указательным пальцем ткнула в мое левое плечо – меня охватил страх от внезапно нахлынувшего воспоминания. Парящее перед моим лицом разобранное плечо. Палочка, уничтожающая инфекцию.

Когда до меня дошло сказанное, я сглотнула.

– Так вот как, э-э, как это делается?

Миссис Уэбб кивнула.

– Процедура совершенно безопасна, если выполняется специалистом-медиком в стерильном помещении. Девушке, чтобы операция не оказалась для нее слишком травматичной, дают успокоительное. Мы ее отпускаем, когда его действие заканчивается. Эта процедура по сравнению с ее немагической версией менее инвазивная.

– Неужели? – невольно вырвалось у меня.

– Конечно, – сказала она. – Никакого гинекологического кресла, никакой боли. Все занимает максимум двадцать минут. – Женщина глотнула еще чая и постучала безымянным пальцем по кружке. Над ней заклубилось облачко пара. – Во времена своей практики я проделала сотни таких процедур. Здесь же – ни разу.

Минуту, пока я переваривала услышанное, мы сидели молча. В конце концов миссис Уэбб хмыкнула. Я подняла на нее глаза и увидела, что та нетерпеливо наблюдает за мной.

– Можно вам задать еще один вопрос? – спросила я. Мой дрогнувший голос немного меня расстроил.

– Какой? – На ее лице по-прежнему читалось нетерпение, однако тон смягчился.

– То, что вы проделали с моим плечом, – то, что вы делали женщинам раньше в своей клинике. Можно ли то же самое применить и к другим вещам? – Она молча ждала, когда я перестану ходить вокруг да около и перейду к сути вопроса. – Допустим, к тому, кто болен раком. Вы могли бы вылечить его?

Ее лицо превратилось в неподвижную холодную маску.

– Вы говорили с Табитой, не так ли?

– Что? О чем вы?

– Вам я повторю то же, что сказала и ей: на данном этапе избавиться от рака невозможно. – Ее голос звучал ровно, однако стол сотрясала сдерживаемая, должно быть, всю жизнь сила разочарования из-за ограниченных возможностей лечения. – Теоретически целитель может все, – продолжала она, – но осуществить это на практике нельзя. Разобрать человека на несколько часов, при этом поддерживая в нем жизнь, и отыскать в костях все изъяны. А потом собрать его обратно. – Она скривила губы так, будто собиралась сплюнуть. – Это невозможно. И всегда было так. Мы ничего не могли сделать.

С этими словами миссис Уэбб встала, провела рукой над чашкой; когда я заглянула внутрь, та была пуста, только слабый аромат кардамона все еще висел в воздухе. Затем она развернулась на каблуках и направилась к выходу, захлопнув за собой дверь. Я сидела на стуле и смотрела туда, где всего несколько секунд назад находилась целительница. Вспоминала вчерашний вечер: плачущая у меня на диване Табита говорила, что никак не могла помочь нашей маме. Даже если бы хотела, даже если бы знала как, она все равно не могла избавить ее от мучительной смерти, которую я была вынуждена наблюдать. Я прерывисто вздохнула.

Спустя пару минут я тоже вышла из кабинета, на ходу выполняя дыхательные упражнения. Несколько учеников расхаживали по коридору и, по всей видимости, делали какое-то классное задание: приклеивали друг на друга листы бумаги и щелчком пальцев окрашивали их то в розовый, то в синий цвета. Я узнала среди них Кортни. Она работала в паре с другой девочкой и как раз просила ту наклеить листы на спину ее мешковатой толстовки, испачканной краской. Сама она поочередно меняла им цвет: розовый – синий, розовый – синий, розовый – синий.

Заметив меня, Кортни подняла руку, чтобы помахать мне, и случайно сбила с кофты один листок. Во время падения он сложился в воздухе, спланировал на пол и, отскочив от линолеума, высоко подпрыгнул, прежде чем приземлиться в виде бумажной звезды в нескольких шагах от них. Девочка засмеялась, когда они с напарницей одновременно нагнулись за ним. Подруга бросила ей сложенный лист, и та с легкостью его поймала.

Кортни немного покрутила звезду в руках, а потом посмотрела на меня. Попыталась снова улыбнуться, но от моего взгляда не укрылась мелькнувшая на ее лице боль при виде этой бумажной фигурки. Чтобы не показать виду, она отвернулась, однако я успела разглядеть блеснувшие в ее глазах слезы. После этого она, оставив свою напарницу в коридоре, вернулась в класс.

Перед уходом Кортни отшвырнула звезду, которая, коснувшись пола, вновь раскрылась. Когда упавший на нее свет очертил контуры сгибов на бумаге, я поняла: в тени этих складок кроются ответы на все вопросы.

По правде говоря, работа детектива в основном скучная, изнурительная и монотонная. Чаще всего ты оказываешься в нужном месте в ненужное время. Но если подождать несколько часов в этом самом нужном месте, то нужное время наконец наступит. Его только необходимо распознать.

Свое я распознала в тот миг, когда Кортни чуть не расплакалась в коридоре.

Я подождала, пока она скроется в классе, после чего заглянула внутрь. В кабинете оказалось пятнадцать учеников. Все они сидели за партами, заваленными клочками разноцветной бумаги: белой, синей и розовой. Рахул стоял в передней части комнаты, поэтому не видел меня. Воспользовавшись моментом, я с легкой боязнью позволила себе немного понаблюдать за ним. Рассказывая что-то, он много жестикулировал. Я заметила эту особенность еще во время нашего ужина, но перед учениками она проявлялась еще сильнее. Его грубые, мозолистые пальцы двигались с невероятным проворством. Рахул демонстрировал старшеклассникам серию сложных приемов и попутно объяснял принципы, которые позволяют менять способ поглощения света бумагой. Я ни слова не понимала из его речи, зато могла любоваться им хоть весь день.

В скором времени ученики начали перешептываться, пихать друг друга локтями и показывать на меня. Рахул наконец обернулся. На его лице отразилась сложная гамма чувств: смесь выражений «что ты здесь делаешь», «как я рад тебя видеть» и «боже мой, только не перед учениками». В ответ я кивнула ему и улыбнулась – бесстрастно и по-деловому.