Ярослава Кузнецова - Магистерий. Черный Петер

— А ты что ищешь-то? — старик припрятал шарф за пазуху и подобрел. — Тут уж кто только не бывал. Сначала полицейские. Потом Инквизиция. Потом уж, апосля катастрофы — мародеры и Надзор. Даже печку волшебную из стены выломали и вывезли.

— Сам не знаю. Перед войной Эхеверия сделал одну вещь… может, где-то записи об этом сохранились?

— Бумаги все инквизиция увезла, вот сразу как убили его.

— Убили? Я слышал, маг какой-то?

— Ну да, как раз перед войной. А перед тем как тот магик паршивый старого господина Эхеверия зарезал, господин-то всю семью выслал, как чуял. Уберег, стало быть — и госпожу Эрменгильду и девочек, и даже тетку свою престарелую, потому что добрый был и понимающий господин. Вот как.

— А вы не знаете, почему он так поступил? Ожидал плохого?

— Да кто ж его знает, я в дом не вхож был, в саду работал.

Лео шагал по увядающему саду, по розарию, выложенному красноватыми плитками травертина, здесь еще кое-где цвели подвыродившиеся, но когда-то сортовые розы, и там-сям торчали пучки пожухшей травы. Под бдительным присмотром старика он прошелся по дому — прекрасной планировки, некогда уютному, но теперь пустому. Мебель была частично разломана, частично вынесена, на тех местах, где она раньше стояла, на шпалерах остались темные прямоугольники.

И правда, найти ничего не удалось, кроме удивительной вещи — в разоренной мастерской, где остались лишь добротный верстак да углубление в стене на месте вывороченного атанора, в пол было встроено возвышение, знакомое Лео с детства.

Почти в каждом доме, где жил практикующий маг, имелось такое — терракотовый постамент, исписанный поддерживающими глифами и обведенный питающим контуром. Место для домашнего голема, простого или сложного — это уж от силы мага зависит. У Византа в поместье находился голем такой сложности, что работал одновременно банком данных и домашним слугой. Вот только ни один артефактор не в состоянии оживить подобное создание, это по силам лишь тому, кто сам источает канденций.

— Простите, Давид, а у господина Эхеверии что, был собственный голем? Ну, такая вроде машина из глины? Вы не видели?

— О, еще как видел! Ну и страхолюдина была! Идет — земля гудет! Из университета приезжали поглядеть на него.

— А… — Лео хотел спросить, не было ли в друзьях у артефактора какого-нибудь мага или магички, но оборвал сам себя. Сейчас дед на него разозлится и выгонит… Нет, спросить все-таки нужно.

— Простите, Давид, а может быть, ваш хозяин общался тогда с кем-то из малефиков? Потом, конечно, случилось это ужасное убийство и война, но до войны… Мог у него быть товарищ… сотрудник? Может быть, в исследовательских целях?

Судя по базе, голем был немаленький. Вряд ли игрушка, скорее всего — помощник, подвижный ловкий инструмент. Создатель голема явно был не из последних магов… и часто находился в этом доме, и жил недалеко. Такой подарок — создать голема, подвесить его на себя, а в пользование отдать другому — делают только для очень близких друзей. Для возлюбленных. Для соавторов.

Оплаты шарфом, конечно, для ответа на такой вопрос не хватило. Садовник сразу вспомнил, что у него ужасно важные дела, заторопился и выставил Лео вон. Как и предполагалось.

Лео представил себе холодноватый баритон инквизитора, который вечером насмешливо произнесет: «Что же вы, милейший, с таким простым заданием не справились?»

А потом, наверное, добавит: «Из-за таких, как вы, недотеп, маги и проиграли войну!»

— Послушайте, Давид, может быть, вы знаете, куда другие слуги переехали? — взмолился Лео весьма страстно, потому что дальше в его воображении инквизитор вызывал своих ликторов, и те с хохотом волокли Лео на костер, повесив на грудь табличку «Не справился!». — Тут же, наверное, была кухарка, не знаю, горничные как минимум. Няньки, гувернантки? Ну, хоть кто-то!

— Разъехались все кто куда, на работу пристроились. Мне-то откуда знать! Это я тут остался, потому как идти было некуда. И не жалею! Госпожа Анна, сестра хозяина, жила на Садовой площади, да только это почти у самой воронки! Там кроме страшидл и нету ничего, даже Надзор не суется. Там такое по ночам бывает, у-у-у! Небо светится.

— А по какому адресу? — безнадежно спросил Лео.

— Садовая, двадцать три. Красного кирпича дом, красивый был.

— Спасибо вам, Давид. Всего хорошего.

Идти в центр отчужденной зоны, конечно, не имело смысла, и Лео отправился по двум другим адресам. Хорошо бы успеть до темноты.

Еще раз, конечно, повезти не могло — все эти хождения оказались напрасны. По первому адресу жила какая-то семья, которая вела себя так, будто и не проживает внутри периметра. У них даже почтовый ящик — зачем он им? — был свежепокрашен. На ухоженном газоне за прочной железной оградой лежали два больших черных валуна, которые при ближайшем рассмотрении оказались спящими ротвейлерами.

Лео храбро позвонил в звонок, разбудил собак, но это были не орфы, и Лео они не пугали. Узнал у милой хозяйки, что въехали они с мужем сюда недавно, в городе слишком холодно, все злые, все по талонам и налоги непомерны, а тут они сами себе хозяева, дрова есть, земля плодоносит, погода как в раю, говорят, дырку-то мажики прям в рай провертели! А воронка — что воронка? Не ходи к воронке, никаких страховидл и не увидишь, а дом до того пустовал и словно их ждал, отличный, знаете, дом, чуть-чуть отсырел только…

Лео поблагодарил и ушел несолоно хлебавши. На месте второго дома и вовсе обнаружилась куча обломков кирпича и обгорелые балки, поросшие уже сорняками.

Не возвращаться же ни с чем! Кроме того, по школе все еще мог рыскать Надзор со своими чудовищными собаками. Неизвестно, что хуже — воображаемые твари, которые могли водиться около воронки, — или вполне осязаемые орфы… зубищи у них осязаемы точно! А уж эмэновцы как осязаемы, а особенно их стволы артефакторные…

А стоит ли ему, Лео, возвращаться? Если сам спасся чудом, то какое чудо могло спасти искомое дитя? И было ли оно там вообще? Дитя, в смысле…

Лео вздохнул, проглотил горькую слюну — не догадался купить в городе поесть, вот болван! — и, сориентировавшись, зашагал в сторону старого центра.

Чувствуется, конечно… еще как чувствуется! Мезла, Сырая Любовь, жестче и пронзительней канденция, но менее ощутима. Если канденций сочится, как вода, то мезла летуча, словно ветер, и так же неуловима. Горло и губы онемели, в ушах застучало, в глазах задвоилось и замерцало, сердце принялось то и дело пропускать такт — такого даже в долинах не бывает. Сырая Любовь, сырое, не претворенное еще Слово, даже смыслы в нем растворены настолько, что смертному не нащупать. Такого не должно быть в человеческом мире, однако вот оно… впитывай, не обляпайся…