Макс Фрай - Третья сторона [сборник litres]

Перебил: «Погоди, почему первая? А как же Вольховский?» Светочка сделала большие глаза, нахмурилась: «Как, и он?! Что случилось? Я его и правда лет семь не видела, он, вроде бы, в Норвегию уехал, или в Швецию, точно в одну из северных стран, у него картины там хорошо продавались, и…»

Боже, какая может быть Норвегия. Что за чушь.

Начал было: «Погоди, он же умер сразу после выпускного вечера, говорили, что от наркотиков, и ты сама…» Хотел напомнить: «Ты же сама ходила на его похороны с Руткой и кем-то ещё», – но на этом месте Светочка его перебила: «Ай, точно! Вспомнила, были какие-то дурацкие слухи, я даже сперва поверила, не знаю, кто такой ужас выдумал и зачем – ты об этом? Забудь, семь лет назад наш Вольховский был жив, здоров и ужасно доволен предстоящим отъездом, это факт».

Не стал с ней спорить, конечно. А кто бы стал. Сказал: «Ну и слава богу», – посмотрел на часы, схватился за голову: «Извини, мне пора». И торопливо пошёл по улице, стараясь не побежать.

Я хочу рассказать про Дрангра; первое «р» в этом слове звучит робко, вкрадчиво, зато второе грохочет как гром. «Дрангра» – не персональное имя, скорее название бесконечно огромной стаи, все члены которой суть одно вечно голодное существо. Впрочем, неважно – имя, название; Дрангра и Дрангра, лишь бы не отозвалось и не пришло.

Дрангра приходит к человеку вместо любви, оно состоит из широко распахнутой пасти и нежности; из-за нежности, собственно, ей обычно все верят, обмануться и правда легко, особенно поначалу, пока Дрангра ведёт себя осторожно, и свой единственный вечный вопрос: «Чем меня будут кормить?» – произносит так тихо и неразборчиво, что кажется, будто тайный голос внутри нас шепчет: «Люблю, люблю».

Дрангра следует ловить в одиночестве, в одежде с зашитыми прочной ниткой карманами, с закрытым ртом, зажмуренными глазами, туго забинтованными руками, чтобы ничего нельзя было ухватить. Голову Дрангра сносят деревянным мечом, подожжённым, но не горящим, а тлеющим, рубят столько раз, сколько понадобится, обычно – долгие годы, изо дня в день.

Я хочу рассказать про Шьюхх; на самом деле, в конце надо писать не две, а тысячу тысяч «х», этот звук тянется почти бесконечно, делается всё тише и тише, пока не становится неразличимым, но ещё некоторое время после этого тянется, навевая уныние – такой уж у них язык.

Шьюхх приходит к человеку вместо здравого смысла, точнее, люди сами приходят к Шьюхх. Шьюхх подманивает жертву ясным сиянием связки фальшивых ключей от восхитительных тайн, а подманив, оглушает ударом простых объяснений, отнимает подлинный смысл, суёт его в свою вонючую пасть, уныло хохочет, а всё, что осталось от вопрошавшего, прогоняет вон.

Чтобы поймать Шьюхх, не следует к нему приближаться, надо уходить от его обещаний и простых объяснений, далеко, всё дальше и дальше, вызывающе покачивая бёдрами и призывно оглядываясь – вот он, я, твой самый сладкий кусок. Рано или поздно Шьюхх не выдержит, само побежит за вами, размахивая ключами, громко выкрикивая свои глупые лживые тайны, которые даром никому не нужны. Голову Шьюхх рубят острым алмазным мечом, одним коротким сильным ударом, раз и навсегда, а потом всю оставшуюся жизнь рубят головы его призракам, которые жалобно завывают во тьме, гремя логическими цепями, они слабы и почти смешны, но им несть числа.

Я хочу рассказать про Джампу, или даже Джиампу, хотя первый гласный там всё же не «и», а кривая ухмылка; если говорить без ухмылки в середине первого слога, выйдет не настоящее имя, а просто слово без особого смысла, таких придуманных слов – вагон и маленькая тележка, не стоит умножать их число.

Джампу-Джиампу приходит к человеку вместо радости, гасит её огонь, разжигает свои холодные фонари, при свете которых все лица начинают казаться уродливыми, а движения – неуклюжими, всюду разбрасывает банановую кожуру. «Кто-нибудь поскользнётся, вот и будет нам радость, а другой радости в мире нет», – вкрадчиво объясняет Джампу и ухмыляется, и жертва понимающе ухмыляется Джампу в ответ.

Джампу не надо ловить, оно никуда не бежит, Джампу всегда вьют гнёзда внутри своей жертвы, им там тепло и уютно, такое поди прогони. Чтобы покончить с Джампу, придётся всегда носить с собой связку коротких очень острых мечей и всякий раз, когда кто-то падает, поскользнувшись, а на нашем лице появляется самодовольная кривая ухмылка, вонзать себе прямо в сердце. Это невыносимо, но стоит усилий: Джампу очень не любят сердечную боль.

Я хочу рассказать про Чшоу; впрочем, «Чшоу» это более чем условно, на самом деле, имя звучит как тихое шиканье, сопровождаемое ударом ладоней по обеим щекам – своим, других колотить не надо. В общем, шипение плюс хлопок.

Чшоу приходит к человеку вместо желания, сильного, страстного, пробуждающего волю, дающего силу. Чшоу обнимает жертву, гнёт к земле страшной тяжестью тощего, вечно голодного тела, шепчет робко: «Молчи, а то вообще ничего не получишь», – а потом деловито советует: «Бери что дают».

Убить Чшоу можно мечом, предварительно раскалённым в беспощадном огне, но сперва вам придётся вырваться из его крепких объятий, для верности отойти подальше, хотя бы на пару шагов. В этой битве самое трудное не нанести удар, а увидеть, где заканчивается Чшоу и начинаетесь вы сами, слишком велик риск убить не того.

Я хочу рассказать про Ийра, это очень звонкое имя, его надо громко выкрикивать, тогда получится правильно, сказанное тихо, спокойным голосом «Ийра» – просто сочетание звуков, не имеющее никакого смысла ни в одном из известных мне языков.

Ийра приходит к человеку вместо храбрости. Ийра умеет убедительно притворяться храбростью, хотя само вечно умирает от страха, поэтому очень громко и грозно кричит, топочет, машет кулаками, громит и крушит. Ийра всегда выбирает то, что можно крушить безнаказанно, ловко находит противников послабей.

Ловить Ийра лучше в тот момент, когда оно приходит в движение, мечется, ослеплённое безнаказанностью, гневно ревёт, торжествующе верещит. Голову Ийра рубят холодным острым мечом из твёрдого чёрного камня и белого льда.

Я хочу рассказать про Гаайш; звук «а» в этом слове тянется долго-долго и больше всего похож на мечтательный вздох.

Гаайш приходит к человеку вместо чуда, безошибочно находит жертву по запаху лютой вдохновенной тоски. Гаайш выдаёт себя за нечто чудесное, удивительное, предназначенное исключительно для избранника, только для него одного. Но ничего чудесного в Гаайш нет, оно – просто морок, лживый, ласковый и такой голодный, что не оставит от доверчивой жертвы даже костей. То есть, кости как раз потом выплюнет, но какой от них прок без всего остального? То-то и оно.