Макс Фрай - Третья сторона [сборник litres]

– Если вы сами курите, угощайтесь. Очень хороший табак. Но крепкий, имейте в виду.

Хотела сухо поблагодарить и отказаться, но не удержалась, взяла. Табак и правда был слишком крепкий, но удивительно приятный на вкус. От этой сигареты Маржана словно бы опьянела, по крайней мере, утратила обычную сдержанность. Спросила с несвойственной ей прямотой:

– А почему вы снимаете комнату? Явно же можете позволить себе отдельную квартиру. А то и целый дом. Извините за откровенность, но это довольно заметно. Я бы сказала, бросается в глаза.

– Квартира у меня уже есть, – Гест в очередной раз улыбнулся этой своей невыносимой лучезарной улыбкой, словно бы специально отрепетированной для рекламных съёмок. – Довольно большая, на целый этаж. И семья тоже большая. Знали бы вы, как они невыносимо галдят! Хуже чаек. А я не то что пальбу открыть, даже прикрикнуть толком не могу – любовь зла. Но любовь любовью, а работать надо. И офиса мне не положено, я сценарист. Да и толку от того офиса, даже если бы был. Лучше всего мне работается в крошечных, аскетично обставленных комнатах – вроде той, какую снимал в юности. Вдохновения мне тогда было не занимать, и сейчас в соответствующей обстановке оно снова появляется. А в своём просторном кабинете двух слов связать не могу. Самому смешно, но это так.

– Так вы для работы комнату снимаете? – обрадовалась Маржана.

В голове у неё сразу прояснилось. Всё встало на свои места. Непонятное пугает, зато понятное успокаивает, а только что понятое – окрыляет. Теперь Виктор Гест снова ей нравился. Ну, как минимум, больше не раздражал.

– Для работы, – подтвердил он. – Но спать я тут тоже буду. И готовить. В смысле, кофе варить, на большее меня вряд ли хватит. Я, можно сказать, запойный трудоголик. Пару недель работать, не разгибаясь, пока не упаду на диван, а потом несколько дней отдыхать, даже не вспоминая о работе – оптимальный для меня режим. Не очень удобный, особенно для близких, но уж какой есть.

– Это я могу понять, – кивнула Маржана. – Теоретически. Встречала таких людей.

– Встречали таких, как я? – почему-то обрадовался Гест. И испытующе заглянул ей в глаза.

От этого взгляда, не просто тяжёлого, как на пороге квартиры, а натурально свинцового, пронзительного до выворачивающей наизнанку тошноты, Маржане стало по-настоящему плохо, даже в глазах потемнело, и она почти сказала, очень захотела сказать: «Знаете что, не надо никакого договора, извините, пожалуйста, я не хочу сдавать вам комнату, я вас боюсь». Но почему-то не сказала. Это просто не принято, нормальные люди так не поступают, а я – нормальная, – объяснила себе она.

– Не надо волноваться, всё будет в порядке, – сказал с явным удовольствием наблюдавший за её терзаниями Гест. – Я всегда играю по правилам. Никогда их не нарушаю. Не превышаю полномочий. А вы?

Нормальные люди не визжат, потеряв голову от беспричинного ужаса, не вскакивают посреди разговора, не убегают, бросив на столе подписанные бумаги. Вот и Маржана не стала. Только спросила упавшим голосом:

– Какие полномочия? Вы о чём? – и, не дождавшись ответа, забормотала якобы важное – что оплата коммунальных услуг делится на четверых, раз в неделю она сама убирает кухню, санузел и коридор, это входит в оплату, а если жилец хочет уборку комнаты, это будет стоить…

Перебил её, не дослушав:

– Спасибо, но комнату убирать не нужно. – И положил на кухонный стол большую загорелую руку раскрытой ладонью кверху. – Давайте ключи.

Проводил её до входной двери, как хозяин гостью. Маржана была сама не своя, но всё-таки нашла в себе силы сказать:

– Если что-то пойдёт не так – кран сломается, дверь заклинит, кто-то из жильцов будет шуметь – звоните с десяти утра до десяти вечера, велика вероятность, что смогу сразу прийти. Я здесь рядом живу, в этом же подъезде.

– В подвале? – совершенно серьёзно спросил Гест. Даже не улыбнулся.

– Да почему же в подвале?! – оторопела Маржана.

– Сам не знаю. Просто вам это было бы очень к лицу.

Сомнительный комплимент. Но она слишком устала, чтобы продолжать тягостную беседу. Поэтому просто сказала:

– Тем не менее, не в подвале. На первом этаже.

– Вы наш новый сосед? – спросил Хенрик.

– Бинго! – вскликнул незнакомец, высокий, широкоплечий и сразу видно, что очень добрый; в детстве Хенрик примерно таким представлял себе погибшего через два месяца после его рождения отца.

– Вам полагается приз! – объявил новый сосед и протянул Хенрику ватрушку. – Угощайтесь. Я пожадничал, слишком много купил, в одиночку не справлюсь. Кофе хотите?

– Хочу, – честно признался Хенрик. – У меня как раз закончился, а деньги на карту придут только завтра.

– Тогда утром можете заварить себе мой, – предложил Гест. – Не стесняйтесь, чего-чего, а кофе у меня всегда большой запас. Вроде бы, вот это мой шкафчик. По крайней мере, он был пуст, и я туда всё сложил.

– Ваш, – подтвердил Хенрик. – Раньше был Илзин. Вы знаете, что она умерла?

– Вот как? – флегматично спросил новый сосед.

– Но не здесь, – поспешил успокоить его Хенрик. – Не в вашей комнате. Вообще не в этой квартире. Спрыгнула с крыши высокого дома где-то на окраине два месяца назад.

– Вот как, – повторил сосед. На этот раз утвердительно. Нахмурил густые тёмные брови и сразу стал похож на людоеда из детской сказки. Такого, не очень страшного. Который вечно грозится всех съесть, но не ест.

Хенрик почувствовал себя виноватым. Опять ляпнул, не подумав. Зачем?

– Извините, что я вас расстроил, – сказал он. – Просто мне не с кем об этом поговорить. Ребята с моей работы её не знали, а соседи делают вид, что ничего не случилось. Как будто не было никакой Илзе. Словно никто не ел её конфет в дни зарплаты, не одалживал двадцать евро и не просил выключить музыку в три часа ночи. Пани Маржана мне сказала: «Просто у нас освободилась одна комната, больше нечего обсуждать». А я всё не могу успокоиться. Как это – нечего, если Илзе так страшно умерла? Только об этом и думаю, хотя мы не дружили. Я ей вообще не особенно нравился; Илзе не говорила, но такие вещи не скроешь. Но она всё равно была славная. И вообще – была.

– Вы меня совсем не расстроили, – мягко сказал Гест. – Я знаю, как бывает важно поговорить о том, что болит.

– Болит, – печально подтвердил Хенрик. – Всё думаю, как она это сделала. И зачем. И что чувствовала, пока летела вниз, и уже не могла ничего изменить; я бы, наверное, успел сойти с ума. Всё-таки людям нельзя себя убивать. Не потому что грех, в грехи я не верю. А просто… Ну, это как карты на стол кинуть и выйти посреди игры. Нечестно по отношению к остальным игрокам. И к самой игре.

– Пожалуй, – кивнул новый сосед. – Берите ещё ватрушку. Я в одиночку и до послезавтра с ними не справлюсь, серьёзно вам говорю.