Карина Шаинян - С ключом на шее [СИ]

Ей нельзя падать, нельзя падать у папы в кабинете, вдруг кто-нибудь зайдет и увидит. Диким усилием воли, с визгливым, обдирающим горло всхлипом она делает вдох. Пытается встать, но стул хватает за ватные, непослушные ноги, у нее не получается, никак не получается, папа не смотрит на нее, он снова курит и, брезгливо морщась, собирает в пепельницу рассыпанные бычки, но она чувствует, как он закипает от того, что она никак не вылезет из-за стола. Наконец ей удается выбраться, но когда уже кажется, что все получилось, предательская перекладина цепляет ее за ногу, и стул падает с таким грохотом, что от страха Яна тихо кричит. Она бросается поднимать стул, и папа швыряет в пепельницу последний мятый бычок с такой силой, что тот отскакивает и выпрыгивает обратно.

— Я кому сказал — вали отсюда! — кричит он. — Мне еще из-за тебя у начальства отпрашиваться, билеты тебе доставать.

— Сегодня снова убит ребенок, — сказал папа. — Ты была там? Говорят, рядом с телом видели рыжего пацана…

Он с отвращением оглядел ее — от ежика волос до запылившихся кроссовок с незатянутыми шнурками — и Яна привычно зацепилась взглядом за пол. Под веками горячо защипало, и сквозь мерцающую линзу слез пол стал расплывчатым и чудесным. Краска на досках вытерлась; проплешины были как пасмурные озера в бесплодных красных глинах, и на одном из них — похожий на ящерицу островок… Не смей отключаться, сказала она себе. Не смей… Пасмурные озера тянули к себе, и она с физическим усилием отвела взгляд, чувствуя, почти слыша, как рвутся невидимые нити. Посмотрела на дрожащую папину бороду. Не озера — ручьи, узкие серебряные ручьи на рыжем… Не смей отключаться.

— Дядя Юра тоже там был, — сказала она. — Разгуливал по охотничьему магазину в соседнем здании. Пялился на ножи, пока ты его за руку не увел.

— Значит, ты там была, — тяжело выговорил отец и закрыл лицо ладонями. — Боже, Яна…

Это не я, хотела сказать она. Это просто бред. Я не такая, как ты думаешь, не такая!

Она вспомнила вкус железа. Скользкое ощущение горячего сырого мяса во рту. Запекшуюся на губах кровавую корку. Дружескую ухмылку Голодного Мальчика — ухмылку, предназначенную своей . Пора прекратить врать. Папа вырастил ее. Он знал, какая она на самом деле. Он и Голодный Мальчик — знали.

Но оставаться рядом с этим знанием не хотелось ни секунды.

— Думаю, мы не увидимся завтра, — тихо сказала она и взялась за ручку двери. Ручка не подавалась; Яна толкнула дверь и услышала, как глухо лязгнул засов. Недоуменно моргая, снова подергала ручку. Повернулась к отцу, с трудом раздвигая загустевший воздух.

— Куда это ты собралась? — саркастично спросил он и вдруг осекся. Подскочил к столику, закопался в пиалу с отбитым краем. Эта посудина стояла в прихожей, сколько Яна помнила, до краев заполненная мелочью, шнурками, пуговицами с торчащими из дырок нитками и черт знает чем еще. И… она не успела додумать — отец уже выудил из пиалы связку запасных ключей и суетливо затолкал в карман. Застиранные спортивные штаны обвисли под тяжестью набитого в них железа, обнажив полоску поросшего рыжей шерстью вялого живота, и Яна непроизвольно обтерла руки о полы куртки. Где-то есть третий ключ, подумала она и тут же поняла: у дяди Юры.

— Я с тебя больше глаз не спущу, — сказал отец. — Иди сиди в комнате, — велел он. — Мне надо подумать…

У Яны вырвался короткий нервный смешок. Проводив взглядом сгорбленную спину отца, удалившегося на кухню, она вытащила сигареты. Сунула одну в рот, судорожно сжав зубами фильтр. Она уже поднесла зажигалку, когда вспомнила, что папа никогда не курил в комнатах. Снова безрадостно хохотнув, она вынула ноги из кроссовок и прошлепала на кухню.

Он тоже курил — на своем месте, у торца стола, спиной к двери. Столько лет живет один — но так и не нашел себе места поудобнее. И кухня совсем не изменилась, только прибавился электрический чайник и микроволновка. Яна прошла мимо, примостилась на подоконнике. Пододвинула обросшую окаменелым пеплом двустворчатую раковину. Наконец щелкнула зажигалкой. «Кхм-кхххыыым!» — громко сказал отец, и Яна, пожав плечами, отвернулась к окну. Вздрогнула, увидев израненные бульдозером сопки. Распаханные участки походили на сочащиеся желтым нарывы. Смотреть на них было неприятно.

Вдыхая едкий дым и соленую влагу, сквозящую в приоткрытое окно, она принялась рассматривать отца, прикидывая шансы добыть ключи. Он сидел, раздраженно тыча пальцем в телефон — читал что-то, кажется, — демонстративно не обращая на нее внимания. Если подскочить и быстро сунуть руку в карман… Она представила, как это могло бы быть, и содрогнулась. Даже если он не успеет отреагировать, если не придется бороться — все равно… гадко. Совершенно невозможно. Немыслимо. Во рту вдруг появился привкус зиры, и Яна торопливо затянулась истлевшей до фильтра сигаретой.

Отец посмотрел на часы и резко отложил телефон.

— Где его только носит, — пробормотал он и поднял голову. — И зачем ты вообще явилась? — страдальчески задрав брови, спросил он. — Чего тебе на материке не сиделось, объясни мне! Только, ради бога, не ври…

— Меня Филька позвал, — сказала Яна, помолчав.

— Какой еще Филька?!

— Мой друг.

— Чушь, — отрезал отец. — У тебя не было друзей. Кто бы стал с тобой водиться?!

Яна криво улыбнулась, спрыгнула с подоконника и вышла из кухни. Постояла перед дверью квартиры, сложив руки на груди и вытянув губы трубочкой. У отца не доходили руки подклеить обои — но поставить современную дверь он собрался. Яна потыкала пальцем в металлическую пластину, из которой торчали ручка и гнезда замков, ковырнула ногтем один из болтиков и принялась сосредоточенно копаться в инструментах, валявшихся на столике. Хорошо, что отец недавно что-то ремонтировал. Ей не хотелось рыться в темнушке.

Отвинтить пластину оказалось легко — и совершенно бессмысленно: штуковина оказалась декоративной накладкой. Шипя уголком рта мрачный мотивчик, Яна бессмысленно подергала ручку. Поколебалась, выбирая между стамеской и перочинным ножом с толстым коротким лезвием, и взяла нож. Всунула между дверью и косяком, пытаясь отжать язычок. Он даже не дрогнул, и Яна начала колупать вокруг замка, пытаясь поддеть хоть что-нибудь. Взгляд отца сверлил спину, и не надо было оборачиваться, что бы знать: он стоит, сложив руки на груди, и ждет, пока Яна спохватится. Очнется. Поймет, что ее засекли , и наказание за проступок неминуемо.

С замком ничего не выходило. Яна выпятила губу и сдула каплю пота, нависшую над глазом. Раз замок не дается — надо отковырять от стен всю дверную коробку. Закусив губу, Яна воткнула нож под косяк, нещадно обдирая обои. В стене что-то посыпалось, и Яна принялась с энтузиазмом расколупывать что-то ломкое и податливое.