Василий Ершов - Ищейки [litres]

Бен уже так откровенно пялился на светлого мага, что, наверное, прожёг бы в нём дырку, умей глаза испускать и фокусировать свет. Ведьма, охваченная негодованием, ждала от Кристофа объяснений, собираясь при малейшей неуверенности напарника применить парализующее проклятие. Но подозреваемый был абсолютно спокоен.

– Это всё? – осведомился он.

– Всё, – кивнул Финкельштейн.

– Хорошо. А теперь скажи-ка мне, любезный мой читатель детективов, как ты понял, что я – это я, то есть не тот я, за которого себя выдаю?

– Пожалуйста. Первое: вы слишком топорно намекнули, что вожделеете мастера Энвер. А я, как уже говорилось, хорошо помню разговор в поезде и знаю, что такая мысль никогда бы не пришла мастеру Кристофу в голову. Даже в нетрезвую голову. Второе: Лоток. Если верить теориям о по-лиморфах, только настоящий Кристоф мог помнить о нём. А не помнить о нём он не мог никак.

– Что такое этот твой лоток? – раздражённо спросила Эн-вер.

– Не что, а кто, – поправил ищейка.

Бен вытаращил глаза. Девушка отреагировала похоже – правда, с изумлением куда меньшим. Кристоф обезоруживающе улыбнулся.

– Был у нас на факультете, на кафедре теоретических основ светлой магии, такой преподаватель. Он стал легендой задолго до моего поступления в Академию. Старый, как Мафусаил, и жуткий зануда, но дело своё знал крепко. Лотком же его прозвали за то, что он был кошатником, и от него – пардон – вечно несло кошачьей мочой. Какой-то студент – похоже, не слишком успевавший по предмету Лотка – однажды сочинил стихотворение, которое пережило своего автора в Академии и веселит младшие курсы, наверное, до сих пор. Вот, собственно, этот нетленный опус:

Теперь уже у Бена отвалилась челюсть. Энвер сощурилась. Кристоф полюбопытствовал:

– А что, сей педагог ещё жив и преподаёт?

– Ну да, чего ему сделается… – юноша был совершенно сбит с толку осведомлённостью подозреваемого.

– Держу пари, с каждым годом выносить присутствие старика всё труднее, – хохотнул обнажённый чародей. – Присутствие в аудитории с закрытыми окнами, разумеется. Итак, Бенни, что ты там говорил про теорию о полиморфах?

Финкельштейн молчал, рыская глазами по комнате.

– Стихийные маги не владеют мыслеречью! – наконец выпалил он.

– Как и ты, – осклабился Кристоф.

– А ты? – дерзко бросил стажёр, ещё надеясь одержать верх.

Волшебник снисходительно улыбнулся и повернулся к напарнице. Та, дотоле хмурая, мгновенно расслабилась и насмешливо посмотрела на незадачливого обвинителя.

– А он владеет. Говорит, что ты самоуверенный шкет, и детектив из тебя неважный, но рвение и стремление отстаивать свою правоту достойны похвалы.

Казалось, Бенджамин от стыда уменьшился раза в полтора. На него было жалко смотреть. Жалко, но смешно. Глядя на пунцовые уши стажёра, ищейки не выдержали и расхохотались. Обстановка в комнате разрядилась. Смеялись от души, до тех пор, пока не начали икать.

– Так, выходит, вы – настоящий мастер Кристоф… сэр? – тихо спросил пристыжённый Бенни.

– Твоя дедукция делает успехи, – подмигнул агент.

– Но… но кто же тогда спит в моей каморке под лестницей?

Моментально повисла звенящая тишина. Даже слышно стало, как личинка древоточца ковыряет стену. Первой опомнилась Энвер:

– Бен, веди нас сейчас же к твоей каморке. Очень быстро и очень тихо.

– Но ваша одежда…

– Сию же минуту! – шикнула ищейка. Стажёр не стал спорить.

Кристоф поднялся, сдёрнул с кровати простыню и замотался в неё на манер хитона (девушка при этом целомудренно отвернулась). Наставники, ведомые подопечным, выскользнули за дверь и пробрались к лестнице. Никто им не встретился: другие постояльцы ещё нежились в объятиях блаженной, лишённой похмельных мук утренней дрёмы. Лестничная спираль спустила волшебников на первый этаж, где сбоку от лестницы обнаружился чулан – всего-навсего ниша, заделанная сплошным штакетником. В штакетнике имелась дверца, запертая на засов. Бен вопросительно посмотрел на колдунью. Энвер затеплила в ладони небольшой магический светильник и кивнула стажёру. Юноша бесшумно отпер дверцу, и все трое заглянули (войти не позволяли ничтожные размеры каморки) в темноту. На застеленной домотканым ковриком, отчаянно короткой лавке (вызывавшей ассоциации с прокрустовым ложем), опершись плечом и головой о стену, полулежало-полусидело скрюченное тело Кристофа. Вернее, его двойника. Грудь самозванца мерно вздымалась, спящий нова тихонько посвистывал на каждом выдохе.

– Бен, – шёпотом позвала Энвер. – Где наши вещи?

– Одежда?

– В пекло одежду! Я про сумки.

– Видимо, всё ещё в мэрии.

– Чёрт!

Ведьма вытолкала светлых обратно в лестничный коридор и прикрыла дверцу, задвинув засов.

– Дуй в мэрию, – быстро зашептала девушка, обращаясь к стажёру. – Найди Ансальди. Если он спит, буди всеми правдами и неправдами. Если его там нет, попади внутрь. Хоть как попади, разрешаю даже камень в окно. Найди наш багаж, хватай любую сумку и бегом сюда. Нигде не задерживайся. Верхом ездишь?

– Плохо.

– Плевать. Если встретится осёдланная лошадь, можешь реквизировать. Главное – побыстрее доставить сюда репозиторий.

– К чему спешка, Эн? – вмешался Кристоф. – Мышка в мышеловке, никуда не денется.

– Не спорь, Крис. Ты понял меня, Бен? – юноша кивнул. – Как можно быстрее! Где наша одежда?

– Наверное, в прачечной. Хозяйка же…

– Да, я помню. Хорошо, беги. Ну, чего стоишь?!

Финкельштейна как ветром сдуло.

– Удрал, – выдохнула тёмная волшебница. – Хоть бы вернулся до того, как этот лицедей проснётся.

– Так зачем спешка? – не унимался напарник. – Всё равно нужно звать Ансальди, полицию, будить хозяев гостиницы… У нас куча времени.

– Ты хочешь знать, куда я тороплюсь? Во-первых, пока нова спит, у меня нет желания отыграться на нём за весь наш позор. Но если он очнётся, то может спросонья не понять расклада и начать бузить. В таком случае не гарантирую, что приютивший нас пансион избежит материального ущерба.

– А во-вторых?

– А во-вторых… – колдунья злорадно оскалилась. – Во-вторых, держу пари, что так этого засранца ещё никогда не будили. Сегодняшнее утро он крепко запомнит.

Кристоф вспомнил о воздействии репозитория на нов и прикусил губу.

Дуглас Бастер Маркс – так, как выяснилось, звали двадцатипятилетнего красавчика, представшего перед чародеями после того, как репозиторий сорвал с него маску. Одаренный внешностью актёра парень долго отходил от шока после изъятия Силы и выглядел в это время ещё более жалко, чем когда корчился, теряя свой стихийный дар. Однако, придя в себя, он моментально узнал ищеек и даже попытался вырваться – ведьме не без удовольствия пришлось его обездвижить. Какое-то время бывший нова молча сидел у входа в каморку, скованный по рукам и ногам тёмной магией, и волком зыркал то на Энвер, то на Кристофа, то на Бена. В основном на Энвер. Он упорно молчал, проявляя недюжинную силу духа – до тех пор, пока мстительная оперативница не пообещала ему в случае отсутствия добровольных признаний покопаться в его мыслях насильно. После этой угрозы пройдоха сдался и, когда появились власти в лице заспанной полиции и самого мэра, заговорил. Он рассказал о себе всё, что было нужно, сознался во всех своих проделках – даже тех, что ищейки не успели отследить. Особо тяжких преступлений в его послужном списке не нашлось. Но имеющихся – воровства, клеветы и подлога (с сексуальными домогательствами предстояло разбираться: фактически жертвы были не против) – хватало с избытком, чтобы закрыть клиента надолго. После допроса дело было за малым: сдать экс-полиморфа на хранение в полицию и выслать весть в Агентство.