Карина Демина - Юся и эльф [СИ]

Мы же…

Мы тоже были. И к сожалению, в отличие от демона, живыми, здоровыми и вдруг обретшими известность, в силу которого предъявлять нам обвинение коллегия посчитала политически нецелесообразным.

— Вам повезло, детонька, — сказал старый, как мир, некромант, в глазах которого я видела ту самую тьму, с которой не стоит беседовать лишний раз. — Во всем повезло. И выжить… и здесь…

У него были сухие руки. Тонкие, обтянутые пергаментной кожей, и я не могла отвести взгляда от этих рук, от шевелившихся пальцев, от желтоватых ногтей с синеватыми полосками, от костей, что, казалось, того и гляди кожу прорвут.

— Но не думай, что все забудется, — руки шевелились, а вот лицо его оставалось неподвижно. И тьма на меня смотрела с какой-то… жалостью, что ли? — Ушастые не любят, когда что-то ломает их планы.

— А… люди?

— И люди не любят. Но у людей всяко память короче.

Он мог и улыбаться, вот только от улыбки этой кидало в дрожь.

— Значит… вы…

— О том, что эльфы не больно-то людей жалуют? Кто ж этого не знает. И настроения их… и прочее, — он вяло махнул рукой, будто отгоняя сонную зимнюю муху. — Но тех, кто и вправду ненавидит, на самом деле мало. А тех, кто готов ради этой ненависти что-то сделать, и того меньше… и за ними приглядывают. Война в этом мире никому не нужна. Так что… считайте, что вам повезло.

Тьма улеглась, уступая место обыкновенному человеку.

Старому.

Верно, настолько старому, что он, быть может, помнил, если не Смуту, то всяко времена после нее, нелегкие.

— И что нам делать? — спросила я.

У тьмы не рискнула бы. А вот человек — дело другое.

— Жить, — просто ответил он. — Просто жить… дом вот построй. Может, тут, может, в другом каком месте. Не так уж оно и важно… наследство прими. Наследства хватит.

— Не нужно оно мне.

— А это зря, — некромант покачал головой. — Такое наследство в чужие руки отдавать не след. Мало ли чего…

— Вы же… — я замялась, не зная, как выразиться помягче. В отцовском особняке остались, верно, лишь стены да колонны.

— Мы убрались, — он понял мое смущение и оно его развеселило. — Но все одно… порой да недоглядишь. Так что, наследство прими.

И это уже не было просьбой.

Вот и достался мне, что особняк с весьма сомнительной репутацией, и пустые счета, ибо мир покорять — занятие не из дешевых. Что до дома, то… стоило переступить порог, и я поняла, что жить там не смогу. И ни один нормальный человек не сможет.

Нечеловек тоже.

— Может, снесем? — робко предложила я, и Эль пожал плечами.

Осмотрелся.

И сказал:

— У меня есть идея получше…

…пресветлая леди Эрраниэль любила цветы.

Действительно любила.

Всякие.

И осторожно положила хрупкий стебелек кровяницы на камень. Убрала руку. Вздохнула. Улыбнулась, глядя, как зашевелились полупрозрачные хрупкие стебельки. Пусть кровь и отмыли, и мрамор пола казался чистым, но травы не обманешь.

И вот корни ушли вглубь, стебелек потянулся выше, к ступеням, выкинул тонкие усики, на которых моментально образовались капли бутонов. К вечеру кровяница обживется, обустроится на месте, где умер человек, высавывая столь необходимую ей силу. А дня через два в переплетениях темных стеблей загорятся алые капли бутонов.

И вовсе не похоже на кровь.

Она поднялась с колен.

Огляделась.

Дом был велик и, говоря по правде, в качестве оранжереи не слишком-то удобен, но… отчего бы и нет? Он умел видеть скрытое, и ее учил, бестолковый ее мальчик, который так и не понял, что не стоит тратить жизнь на месть.

Вообще тратить.

Или понял?

На прикосновение отозвались тяжелые стебли лианы, которую леди Эрраниэль принесла еще вчера, и та, с трудом выносившая благодатный климат обычной оранжереи, здесь ожила, вытянулась, добралась до потолка, с которого уже свесила хрупкие побеги.

Расползся чернолистник, а поверх драгоценной зеленью легла яшмовая трава.

В тяжелых кадках пока дремали деревца, весьма уродливого вида, но тем и притягательные. Леди Эрраниэль с трудом сдержала вздох.

— Если тебе здесь тяжело, — ее внук осторожно переступил через пятнышко пурпурного мха, которому весьма понравилось у подножия лестницы. — То не нужно.

— Мне тяжело, — она сумела улыбнуться. — Но нужно. Потому что так правильно.

Она коснулась груди, где еще болело, а боль напоминала, что, несмотря на прошедшие годы, леди Эрраниэль жива.

Все еще жива.

И будет жить.

— А вы… решили?

— Матушка желает, чтобы мы остановились в ее доме, — он погладил хрупкие стебельки драконьей травы, которой, как выяснилось, требовалось не так уж много солнца. — Она готова устроить бал. А потом вечер. И…

Ухо дернулось.

— Но твоя супруга не слишком рада?

— Б-боюсь, они н-не п-поладят.

— Определенно, не поладят. Но дом неплох… и не бросать же его.

— Бросать?

Зашелестела листвой осиная травка, будто и вправду ос прятала.

— Полагаю, весьма скоро она все-таки решится обрадовать твоего отца. А он не станет рисковать жизнью супруги и будущего ребенка, оставляя их в таком ненадежном месте, как человеческий город.

Леди Эрраниэль все-таки улыбнулась по-настоящему.

Мужчины забавны.

Особенно такие, излишне серьезные, как ее внук.

— То есть… а как ты… и… думаешь, папа не знает?

— Думаю, он столь же невнимателен, как и ты. А твоя матушка пока до конца не осознала, что Боги ей дали вторую попытку.

Нахмурился.

— Воспитать правильного сына, — смилостивилась леди Эрраниэль. — Или идеальную дочь. Это уж как повезет.

И вздохнув, уточнила.

— Или не повезет.

Она отступила, позволив травам обживаться на новом месте. Пройдут годы, пока дом очистится, но пока… миру нужны всякие растения. Так почему же пресветлой леди не открыть Темную оранжерею? Благо, будет кому помочь с поиском особо редких экземпляров.

И на пороге она не выдержала, обернулась на картину, единственную, которой нашлось место в огромном темном этом доме. Обернулась и замерла, глядя на себя, такую… неправильную.

О нет, портрет был точен.

Вот только… свет и тьма будто разделили его пополам. И свет не был жизнью, как не была смертью тьма. Просто… просто казалось, что еще немного и та, другая женщина, отражение леди Эрраниэль, просто сойдет с картины, чтобы, коснувшись пола, обернуться и протянуть руку тому, кто стоит за ее плечом.

Прячась?

Охраняя.

— Бестолковый мальчишка… — она закрыла глаза, ибо пресветлые эльфийки не плачут на людях, и толкнула дверь, чтобы вдохнуть морозный дымный воздух.

В человеческом городе жило множество запахов, и это раздражало.

Предвечный лес не изменился.

Надо же… я не то, чтобы надеялась, я вовсе не собиралась оказываться здесь вновь. И говоря по правде, не до конца понимала, как все-таки получилось.