Александр Тестов - Украсть миллиард [СИ]

Появилась неизменная гитара — какой же лагерь хиппи без своего персонального Вудстока. Пели по-голландски, но этот язык так близок к немецкому, что смысл я уловил…

Красиво, черт. И даже, в каком-то смысле, оптимистично…

Я в это время изо всех сил пытался прикинуться шлангом и делал вид, что внимательно слушаю Мир, которая гадала мне по руке. Кстати, гадание не было ее основной профессией. Я чуть не упал, когда выяснилось, что Мир — программист.

— Смотри, вот линия жизни — она у тебя очень длинная и глубокая. Чем она дальше от большого пальца, тем человек дальше от своих корней, своей семьи. Судя по твоей ладони, ты от своих корней — как Пекин от Сан-Франциско.

Я невольно улыбнулся. Моя мама — учительница младших классов, слава Богу, понятия не имела о том, какая интересная жизнь у ее первенца. Мы виделись редко: две моих сестры со своими детьми, проблемами, мужьями и любовниками полностью поглощали все время, которое оставалось у мамочки от работы, так что обо мне она вспоминала не часто.

— Вот это — линия сердца. Заметная, но никуда не ведет. Вернее, ведет в никуда.

— И что это значит? — заинтересовался я.

— То и значит, — пожала плечами Мир, — ты можешь отдать жизнь за любовь. Но отдать жизнь любимому человеку — никогда.

— Ну, не все так плохо, — попробовал сопротивляться я.

— Почему — плохо? — удивилась Мир, — Это не плохо и не хорошо. Это твоя суть. Прими ее как данность. Во-первых, ничего другого у тебя все равно не будет, а во-вторых, билет, который тебе достался, далеко не самый ужасный.

Ты слушаешь? Или тебе уже все ясно?

— Продолжай, — обреченно кивнул я, переворачиваясь со спины на живот.

— Линия судьбы очень четкая. Судьба у тебя есть. А вот как она пересекает линии ума и сердца… Получается довольно четкий и большой треугольник. И он — не замкнут.

— И что? — пробурчал я, почти убаюканный этим мелодичным голосом.

— Это денежный треугольник. То, что он есть — значит, что деньги у тебя водятся. А то, что не замкнут, означает…

— Что они как водятся, так и выводятся, — послышалось совсем близко. Рядом с нами на расстеленный плед плюхнулась Радуга. Девчонки вдвоем завладели моей многострадальной конечностью и начали что-то на ней выискивать, чертя пальцами, и это заставляло меня вздрагивать от щекотки и тихонько смеяться.

— А сейчас у тебя большие проблемы, — протянула Радуга, словно бы в удивлении, — ты ухитрился нажить себе много врагов.

— Так что же мне делать, милые пифии? — пробормотал я, щурясь на заходящее солнце.

— Никогда не думала, что скажу это, — тихо произнесла Мир, — но у тебя есть только один выход. Ты должен «сменить кожу». Из «жертвы» превратиться в «охотника». Только так ты сможешь выжить.

— К сожалению, девчонки, это вряд ли получится. Я вегетарианец. И пацифист…

Спать мы завалились все втроем: Радуга грела меня слева, Мир — справа. Никто ни о чем так и не спросил.

Из-за раннего часа из девяти столиков занятыми оказались только два, и я этому порадовался, примостившись у самых перил. Веранда нависала над тротуаром, внизу неспешными жуками мелькали туда-сюда «Ситроены» и «Пежо», почему-то здесь их было гораздо больше, чем «Мерседесов» и «БМВ». Странно, Германия совсем рядом…

— Простите, вы не меня ждете?

Я неспешно обернулся. И был вынужден срочно ловить челюсть. Вот, значит, какие нынче пошли канцелярские мышки!

Высокая, если только чуть-чуть ниже меня, а мой рост — метр восемьдесят два, но при этом ничуть не сутулиться. Фигура кариатиды, а талия — «в рюмочку», смуглая, почти как цыганка, но в лице ничего грубого: черты тонкие, «породистые». Правда, губы малость полноваты. Но если представить себе, КАК она целуется… Ох, лучше не представлять, иначе придется извиняться перед дамой и бежать переодеваться.

— Простите, — терпеливо повторила она, — я спросила…

— Ах, да, — опомнился я, — Если вы — Холли Купер, то вас.

Девушка опустилась на плетеный стул рядом со мной. Мое обалдевшее лицо ее не особо впечатлило, видно, она привыкла к такой реакции на себя. Кстати, одета она была именно как конторская мышь, в серый деловой костюм и белоснежную блузку. Но это было все равно что завернуть свежий номер «Плейбоя» в газетку «Сельская жизнь». Какая разница, что за обложка, если ТАКОЕ внутри.

— О чем вы задумались, мистер…э… Ред?

— Рет — поправил я, и неожиданно для себя выпалил, — я думал о том, что если бы снимал следующий фильм про агента 007, то пригласил бы вас на роль очередной девушки Джеймса Бонда.

Холли Купер оскорблено фыркнула и сделала движение, чтобы встать. Потом все — же решила задержаться и объяснить мне, в чем я не прав.

— Во-первых, мистер Крыса, я не «очередная» девушка, ни для кого, даже для человека с внешностью очередного Бонда, — предпоследнее слово она выделила голосом и я, честное слово, почти смутился. — А во-вторых, вы сказали, что у вас ко мне дело, связанное со… — внезапно самообладание ей изменило, Холли Купер всхлипнула и полезла в сумочку за одноразовым платком.

— С гибелью вашего дяди, Эрика Купера, — помог я, — Кстати, тот досадный инцидент с телом… Его нашли?

— Да, — Холли передернуло, — какой-то мерзавец с извращенным чувством юмора сунул дядю в ячейку морга к какой-то несчастной погибшей женщине!!! Решил, что это смешно. Мелкий пакостник, надеюсь, он там уже не работает. Так обойтись с памятью покойных и с чувствами живых! Его, определенно, нужно лечить.

— Думаю, Холли, такое уже не лечится, — с сочувствием проговорил я. Черт, даже не заметил, что в той ячейке была женщина. Террористом меня уже сделали, теперь не хватало получить ярлык извращенца. Как там говорила Радуга — с ярлычком жить комфортнее? Не знаю, может и так. Но уж не с этим ярлычком, точно.

Роскошная брюнетка успокоилась и впервые взглянула на меня с симпатией.