Майкл Салливан - Коронная башня. Роза и шип (сборник)

Члены «Багровой руки» встревоженно переглянулись. Лишь мгновение спустя Адриан понял причину и долго смеялся.

«Это вам не жизнь в хлеву».

Альберт Уинслоу стоял в большом зале. Он глубоко вдохнул, смакуя ароматы осеннего праздника. Корица, древесный дым, яблоки и поджаренная мякоть тыквенных фонарей. Ему даже почудилось, что он может различить свежий морозец надвигающейся зимы, той самой, что чуть не стала для него последней. У всех времен года были свои запахи, дополнявшие их индивидуальность, совсем как у женщин. И, подобно временам года, женщины делились на такие же категории: свежие, жаркие, зрелые и холодные как могила. Приятная музыка струилась над толпой, паря в облаках тепла и веселья, плыла над смехом и мерным стуком танцующих ног, заполнявшими зал. Пышные юбки роскошных платьев кружились вокруг дамских ножек, а мужские каблуки щелкали точно в такт музыке.

Ему так этого не хватало.

Альберт покосился на бочонок с сидром. Такие бочонки стояли у каждой двери и в каждой комнате замка. По краям висели кружки и оловянные черпаки. Плававшие в бочонках яблочные дольки напоминали улыбки. При мысли о сидре у Альберта потекли слюнки. Он не пил две недели. А может, дольше? Дни в хлеву сливались в единое целое. Преимущественно он пытался спать. Собирался умереть во сне, но обнаружил, что это не так приятно и легко, как звучит. Резь в животе постоянно будила его. Альберт напился бы до смерти, если бы мог себе это позволить. Разве был лучший способ умереть, чем в блаженном забвении? И не знать, сопровождала ли агония твои последние вздохи. А самая лучшая – действительно гениальная – часть этого плана заключалась в том, что, сколько бы он ни выпил, похмелье ему не грозило. Удовольствие без последствий и без расплаты – какая смерть может быть лучше?

Альберта поражало, что он вновь оказался в гостиной замка, в знакомой праздничной атмосфере, а хлев превратился в утративший реальность ночной кошмар. Вот он почти голый зарывается в гнилую солому, моля о быстрой смерти, – а вот стоит в замке Эссендон, и его ноги болят, потому что он танцевал в новых туфлях. Каким переменчивым был мир, какими непостоянными – судьбы, что перетасовывали очевидно безумные боги.

«Это известно только мне? Или каждый думает то же самое, но помалкивает?»

Лорд Дареф оказался превосходным хозяином. Если ты был слеп, глух и глуп, тебе могло померещиться, будто связь с виконтом Уинслоу повысит статус простого лорда. Появившись вместе с виконтом, Дареф рассчитывал укрепить свое положение при дворе. Альберт предпочел бы блондинку с большой грудью, крепкими бедрами и громким смехом.

В то время как Дареф завидовал титулу виконта, Альберт, со своей стороны, завидовал слою жира, которым лорд Дареф обзавелся с их последней встречи. Он буквально колыхался при ходьбе. Когда Дареф спросил о его стройной фигуре, Альберт солгал, что принял обет воздержания ради любви дамы. Она отказывалась говорить с ним, объяснил Альберт, но его сердце столь страдало, что он постился, пока та не согласилась его принять. Оказалось, она упрямица. А когда наконец дама смягчилась, он понял, что с ней невыносимо скучно. Он столь долго во всем себе отказывал, что решил бросить кости и пуститься во все тяжкие. И, разумеется, ему сразу пришло в голову нанести визит доброму другу лорду Дарефу.

Альберт лакомился миндальными сладостями и оглядывал толпу. Сегодня перед ним стояли две задачи, и он помнил о возможных последствиях обеих. Успех в одной приведет к смерти человека; неудача в другой – к его собственной смерти. Ему требовалось подыскать работу, которая окупит его расходы, и требовалось доставить послание лорду Саймону Эксетеру. Второе выглядело невозможным, поскольку верховного констебля нигде не было видно.

– Альберт, это действительно вы?

Леди Констанция приблизилась к нему, обмахивая веером декольте.

– Разумеется, нет, Альберт Уинслоу намного лучше воспитан, он бы не стал так долго ждать и сразу поприветствовал бы столь восхитительное создание, как вы.

Альберт чуть склонился, принял протянутую руку и легко коснулся губами запястья.

Констанция казалась воплощением придворной дамы – эффектной, но чрезмерно правильной. У нее была великолепная дикция, которая придавала ее словам жесткость, словно она грызла кусочек сельдерея. Многие мужчины хотели затащить ее в постель, и десятки утверждали, что им это удалось, но они лгали. Альберт знал лишь троих преуспевших на этом поприще, и ни один из них не распространялся о своем успехе. Он сам был одним из таких счастливчиков.

– Что-то вы исхудали. – Она задержала на нем взгляд, осмотрела с ног до головы, лукаво, капризно улыбаясь. – Уж не страдаете ли вы каким-то недугом?

– Страдал, мечтая увидеть вас снова.

Констанция хихикнула. Она часто так делала. Это была одна из самых неприятных ее черт, особенно в постели. Мало что так эффективно убивает романтический настрой, как женское хихиканье. Может, только заверения, что ты ни в чем не виноват.

– Как у вас дела? – умело сменил тему Альберт. Он не хотел провести всю ночь, уклоняясь от расспросов, чем он занимался в последние два года, и давно усвоил, что женщины предпочитают говорить о себе, а еще лучше – о других женщинах. – Какую еще шалость вы затеяли с нашей последней встречи?

Снова смешок, на этот раз сопровождаемый полуоборотом и страстным взглядом через обнаженное плечо.

– Вы прекрасно знаете, что я никогда не сделаю ничего непристойного. – Констанция захлопала ресницами.

– Разумеется, нет. Вы образец добродетели.

– Вы шутите, но в последнее время это, увы, соответствует действительности. Унылое окружение загнало меня в скучный угол.

– Итак, сами вы ничего не натворили, но вам, конечно же, известны сплетни о чужих пороках.

– Давайте посмотрим… Говорят, баронесса Куиппл убила пуделя леди Брендон за то, что тот выкопал ее розы. По слухам, она утопила бедняжку в хрустальной чаше для пунша, которую баронесса подарила ей на прошлый Зимний праздник.

– Это правда?

– Не знаю, но собаку я больше не видела. – Она лукаво улыбнулась.

Альберт не мог разделить ее веселья. Мертвая собака едва ли помогла бы ему трудоустроиться. Он провел в замке уже несколько часов, но так и не нашел подходящего работодателя.

– Конечно, это дивная история…

– Но не очень-то интересная! – воскликнула Констанция и захихикала, прикрыв рот свободной рукой. – Я ужасна, правда? – Она поймала его взгляд и нахмурилась. – Что такое?

– Я надеялся, что вы шутили, когда говорили об усталом окружении.

– Думаю, я назвала его унылым .

Всегда эта ужасная точность. Интересно, считает ли она, сколько раз хихикнуть? Возможно, именно поэтому он находил ее привычку столь неприятной. Смех Констанции был не только неуместным, но и наигранным.