Александр Пелевин - Четверо [litres]

– Перед тем как похоронить своих мертвецов, они вскрывали им грудную клетку, доставали сердце и выбрасывали его в море. А вместо сердца они вкладывали им в грудь металлическую звезду. Они делали это, чтобы покойник приблизился к божественному.

Введенский недоумённо поднял правую бровь. Крамер тогда не говорил ему, что мгаи-мвенге выбрасывали сердца покойников в море. Почему? Ведь теперь становится ясно, куда убийца выбросил сердце Беляева! Так зачем Крамер молчал об этом, чёрт возьми?

Ему захотелось закурить.

Красноармеец робко поднял руку, будто на уроке. Крамер хмуро посмотрел на него.

– Хотите что-то спросить?

– Да… – замялся тот. – А эта звезда, она, ну. Как наша, советская?

– Да, – кивнул Крамер. – Символ пятиконечной звезды распространён во многих культурах, но до сих пор не было ни одного свидетельства о её существовании в африканских племенах. Это один из самых древних символов.

Крамер прокашлялся, выпил ещё воды и продолжил:

– Первые изображения пятиконечной звезды датируются 3500 годом до нашей эры. Нарисованные на глине пентаграммы нашли в развалинах древнего шумерского города Урука. Скорее всего, шумеры связывали её с богиней Иштар и с загробным миром. В Древнем Египте она символизировала, собственно, звёзды: её называли «звездой псоглавого Анубиса». Его использовали в своих ритуальных рисунках первобытные люди, представители догреческой эгейской цивилизации, персы, турки, иудеи. Она появлялась в орнаментах южных славян. У древних римлян звезда была символом Марса – бога войны. У разных народов звезда ассоциировалась с охраной и безопасностью. Пифагор же утверждал, что этот символ математически совершенен, поскольку скрывает в себе золотое сечение.

Введенскому опять стало жарко. Он расстегнул ещё одну пуговицу на рубашке, поднялся и вышел наружу, чтобы перекурить.

В скверике ничего не поменялось. Те же старики с шахматами, та же парочка, тот же кот. Двое в штатском стояли чуть поодаль, курили и о чём-то беседовали: увидев Введенского, один из них кивнул ему в знак того, что всё в порядке.

Введенский закурил, убрал прядь мокрых волос с вспотевшего лба. Ему вдруг захотелось холодного пива. Он очень давно не пил пива.

Приглушённый голос Крамера он слышал даже здесь.

– У племени мгаи-мвенге есть погребальное заклинание, – продолжал Крамер. – Я записал его со слов шаманов из масаи, и мне кажется, сейчас настало время привести его полностью.

Введенский обернулся в сторону зала. Через раскрытую дверь он видел сидящего за столом Крамера, лысый затылок директора ДК, любознательного красноармейца и жену тучного украинца.

Договорив, Крамер зачем-то отложил в сторону бумагу, по которой читал, сделал глоток воды и встал, опершись одной рукой на стол.

Когда он снова заговорил, Введенский понял, что Крамер смотрит прямо на него.

– Всё, что ты видишь, сделано из пыли и света. Я знаю мир. Он другой. Всё, что ты знаешь, окажется ложью. Всё, во что ты не веришь, станет правдой. Когда ты отворачиваешься, за твоей спиной всё меняет свой облик. Ночное небо становится белым, а звёзды в нём – чёрными. Капли дождя поднимаются вверх. Облака превращаются в серые скалы. Сгоревшее дерево вновь зеленеет листвой. Рыбы в воде говорят человечьими голосами.

У Введенского задрожали пальцы. Он докурил папиросу, швырнул её на землю и затоптал.

– Всё сущее живёт. Окна в твоём доме говорят по ночам. Земля под ногами поёт и кричит. Костёр в лесу встаёт и идёт вдоль реки. У ветра есть глаза, уши, нос и язык. У ножа на твоём поясе есть дом, жена и дети. Каждый палец на твоей руке умеет думать и говорить. На кончиках твоих волос есть города, где живут люди.

Холодок пробежал по спине Введенского. Солнце скрылось за облаком, и в порыве прохладного ветра зашелестели листья в сквере. Крамер стоял, облокотившись на стол, и монотонно продолжал говорить, не отводя взгляд от Введенского.

– Всё оживает. Всё говорит. Мёртвые ночью встают из могил, приходят к живым, когда они спят, склоняются над кроватью и нашёптывают им сны. Ты не можешь этого видеть. Твои глаза – не твои глаза. Твои уши – не твои уши. Твоё сердце – не твоё сердце.

Введенский вдруг понял, что слышит голос Крамера совсем близко, будто он шепчет ему на ухо. Он помотал головой, провёл вспотевшей ладонью по лицу. Бред какой-то. Наваждение.

Крамер закончил говорить и опустил голову, глядя себе под ноги. В зале стояла мёртвая тишина.

Введенский прошёл в зал и встал в свой угол. Крамер поднял на него глаза и чуть виновато улыбнулся.

– Я привёл это заклинание целиком, – сказал он. – С такими словами мгаи-мвенге хоронили своих мертвецов. Здесь очень душно.

Крамер опять замолчал, громко сглотнул слюну и уставился в пол: его глаза вдруг потеряли осмысленность и казались стеклянными. Нижняя губа его задрожала, он вцепился в стол ещё сильнее, задышал быстро и неровно.

Введенский понял, что Крамеру плохо. Он оглядел зал и быстро зашагал в сторону сцены.

Крамер поднял на него взгляд, и его губы задрожали ещё сильнее.

– Здесь очень жарко и душно, – сказал он. – И очень страшно.

Он попытался взять графин с водой, но промахнулся рукой и со звоном опрокинул его на пол. Наклонился к столу, вцепившись в него обеими руками, захрипел, стал ловить губами воздух, закатил глаза и с грохотом свалился на сцену.

Зал зашумел.

– Врача скорее! – закричал тучный украинец.

– От жары плохо! – говорила женщина.

Введенский взбежал на сцену, вместе с ним к Крамеру метнулись красноармеец и директор ДК.

Крамер лежал с широко раскрытыми глазами и беззвучно шевелил губами. Он дышал. Это главное.

Введенский пощупал пульс – замедленный. Лицо бледное, губы посинели, зрачки сужены.

– Я за врачом, – сказал директор ДК и побежал к выходу.

На сцену примчались Охримчук и Колесов: с запасного выхода они услышали звук падающего тела.

– Что случилось? – крикнул Охримчук.

Введенский молча показал на лежащего Крамера. Охримчук бросился к нему, непонимающе уставился сначала на Крамера, а потом на Введенского.

Введенский похлопал Крамера ладонью по щекам – тот в ответ медленно покачал головой.

– Нашатырь! Есть у кого нашатырь? – крикнул Введенский.

Красноармеец скинул вещмешок, размотал, стал рыться в нём.

– Быстрее!

– Вот, вот… – красноармеец достал пузырёк и дал его Введенскому.

Он отвинтил крышку, положил ладонь под затылок Крамера, приподнял голову, сунул пузырёк под нос.

Крамер недовольно поморщился, замотал головой. Его взгляд стал осмысленнее, зрачки расширились.

Введенский снова похлопал его по щекам, схватил со стола недопитый стакан воды, брызнул ему в лицо.