Константин Образцов - Антропный принцип [litres]

Тишина сгустилась и стала почти осязаемо плотной. Человек за столом вытащил из пачки на столе папиросу и принялся разминать ее, все так же пристально глядя на меня. Я уставился в ответ и молчал. Время текло медленно, как густой сироп, и я был мухой, которая безнадежно в него влипла.

– Может, хватит в молчанку играть?!!

С портьер испуганно взлетели облака пыли. Он с силой засадил папиросу в столешницу, будто забивая гвоздь, все разом подпрыгнуло и зазвенело, перо выскочило из чернильницы, упало со стуком и скрылось во тьме под столом. Пишущая машинка коротко отозвалась лязгающим железным каскадом, зазвенела и снова затихла.

– Переигрываете, – сказал я.

Человек в синем кителе поднимался из-за стола, но сейчас замер, опираясь кулаками на картонную папку с моей фамилией. Я покосился влево: молодая женщина все так же сидела за пишущей машинкой, но мне показалось, что в ее черных глазах звездочками вспыхнуло веселое любопытство.

– В каком это смысле, переигрываем? – свирепым басом осведомился мужчина.

– В самом прямом, – ответил я. – Ни актерство, ни костюмы, ни декорации никуда не годятся. Халтура. Форма НКВД тридцатых годов, плакат этот нелепый, а таких телефонов и чернильниц с пером я уже лет двадцать не видел. Лексика тоже ни к черту: “враги трудового народа”, “в молчанку играть” – ну надо же! Ты бы еще “тамбовского волка” вспомнил.

Он сел. Я усмехнулся и покачал головой.

– Это додуматься до такого: комиссар госбезопасности третьего ранга с внешностью Гойко Митича! [10] Гойко Митич – популярный в СССР югославский актер, известный по главным ролям в фильмах ”Сыновья Большой Медведицы”, ”Чингачгук – Большой Змей”, ”Оцеола” и др.

Смеяться было больно, но я себя заставил. Веселые искорки в глазах женщины разгорались ярче.

– И секретарь-машинистка под стать. Как с обложки журнала “Искусство кино”. Похожа на актрису эту…итальянскую…не вспомнить сейчас. Иф Штеллай, если не ошибаюсь?

Я повернулся человеку за столом.

– А ты Боб?

Он зло засопел. Женщина откинулась на спинку стула и расхохоталась. У нее были красиво очерченные губы и зубы ослепительной белизны, сверкавшие в полумраке как праздничный фарфор. Не переставая смеяться, она распустила тяжелые темные кудри, сняла очки, расстегнула две верхние пуговицы на блузке и с насмешливой церемонностью прижала ладонь к распахнувшемуся декольте.

– Керувим Иф Штеллай Шеда Мадиах, – назвалась она, чуть отдышавшись. – Можно просто Стелла. А этой мой незаменимый, хоть и несколько недалекий помощник, Ишим Боб Шед Махрив.

Тот угрюмо кивнул.

– Ну вот, видишь, я же говорила тебе, что он сразу догадается! А ты что? Паттерны, генетическая память, стандартизированный шаблон восприятия, подсознательный страх! Это Боб тебя напугать хотел, – пояснила она мне. – Глупость придумал какую-то, да и я тоже хороша, что согласилась. Надо было делать, как сначала хотели: больничная палата, гипс, бинты, рядом папа с мамой – смотришь, и поверил бы.

Она вздохнула, подалась вперед, подперев лицо ладонью, и поинтересовалась у своего напарника:

– Ну? И какой теперь план?

Боб пожал плечами, молча поднялся, вышел из-за стола и подошел ко мне. Несмотря на сложение тяжелоатлета, двигался он с легкой, изящной непринужденностью – и так же непринужденно, без замаха, врезал мне с правой. Удар вышел такой силы, что две ножки стула оторвались от пола. Голова чуть не лопнула от ослепляющей и оглушающей боли, скула стремительно налилась давящей тяжестью.

– Ты бы хоть спросил его про что-то, прежде чем бить, – заметила Стелла.

– Это аванс, – пояснил Боб. – А вот и получка.

Боковой левый вышел сильнее, и опрокинул меня на пол вместе со стулом. Падение показалось мне долгим и каким-то замысловатым: я словно летел сквозь нагромождения ломаной мебели, вокруг все трещало, толкалось и колотило по больному, а потом я ударился головой о пол и замер в неожиданном, почти блаженном покое. Чугунная боль осталась где-то на периферии сознания, и оттуда же неслись голоса:

– Не перестарайся! Ему и так досталось в аварии.

– Да что ему досталось! Не авария и была, подумаешь, в канаву съехали. Толстяк за рулем вообще одними синяками отделался. А этот просто головой разок приложился.

– Вот именно, что головой. Она у них уязвимое место, а ты колотишь туда, как зря. Давай-ка, подними его, только поаккуратней.

Я снова оказался сидящим на стуле.

– Витя? – позвал меня женский голос. – Витя, ты тут?

Я сам не знал сейчас, где я.

– Капитан Адамов? Виктор Геннадьевич? Боб, вот, полюбуйся – он совсем потерялся! Ладно, дай-ка сюда “газировку”…

В багровом сумраке что-то сверкнуло, пахнуло озоном – и сознание прояснилось мгновенно, как будто дождливую ночь вдруг разом сменил ясный полдень. Восприятие обострилось необычайно, до малейших шорохов, теней и оттенков, и тут же вернулась и окутала с головой живая резкая боль.

Я с трудом сдержал крик, стиснув зубы до скрипа.

Лампа слепила глаза. На полу и стенах лежали неправдоподобно резкие тени. Когтистая кроваво-красная рука на плакате хищно двигала пальцами, все ближе подбираясь к торчащей из кобуры рукояти оружия, которое следовало беречь от врагов. Стелла сидела, вытянув скрещенные ноги и внимательно глядя на меня. Боб, огромный и грозный, как языческий идол, нависал, опершись на столешницу задом и скрестив на груди могучие руки. Мышцы бугрились и едва не рвали рукава кителя.

– Где элохим и математик? – спросил он.

Боль отвлекала, мешала думать, но сознание было сияюще чистым и мысли неслись в нем, как ласточки в небесной лазури. Итак, дядя Яша жив и здоров, хотя где он сейчас, неизвестно. Кто был в серой “Волге”, преследовавшей нас на шоссе, тоже неясно, как и то, сколько прошло времени с момента, когда наш “Запорожец” слетел с дороги в кювет. Очевидным сейчас для меня было одно: план сработал, Яна и Савва ушли за границу по открытому Мелехом проходу через масах, и шеды пока их не выследили. Поэтому я решил отмолчаться. Страха я не испытывал, а боль можно было и потерпеть.

Так я думал.

– Аванс с получкой я тебе уже выдал, но еще премию задолжал, – с угрозой поговорил Боб. – Ты уж скажи что-нибудь, сделай себе одолжение.

Я хотел улыбнуться, но мышцы сводило от боли и вместо отважной улыбки вышла какая-то кривая гримаса.

– Ничего ты мне не сделаешь, – сообщил я. – Убивать меня нельзя. Калечить тоже – сценарии в Сфере вероятностей можно сильно исказить, вам за это от машгиаха влетит так, что не обрадуетесь. А по морде меня и сильнее били, переживу.

Последнее было чистейшей воды враньем, но звучало неплохо.

Стелла вздохнула.

– Какое все-таки трепло эта Яна! Редкостное.