Вадим Пугач - Антропный принцип

Вот, ограничен жизнью строгой,
Проходит человек. Пускай
Себе идет. Его не трогай,
Не называй, не окликай.

Он, может быть, один впервые,
Ты дай побыть ему одним.
А вдруг как силы мировые
Схватились именно над ним?

Они вверху шумят, играя,
А он для них и смысл, и ось,
И в нем от края и до края
Все воплотилось и сошлось.

Там и медведицы, и веги, —
Не прикасайся, не убий, —
Там, может быть, такие веки
Похмельный не подымет Вий!..

Там свет грохочет, точно скорый,
Исходит, квантами сочась, —
И как пройти, и час который,
Его не спрашивай сейчас.

Так в поле над сгоревшим просом
Шумят ненужные дожди.
Не подходи к нему с вопросом
И вообще не подходи.

Любое событье буквальней,
Чем то, что буквально на вид.
Меж молотом и наковальней
Густеет, как сталь, алфавит.

Мы знаем в цепи поколенной
Героев, воюющих мир;
Не ими ли книга вселенной
До черных зачитана дыр?

Мы видим: они разнолицы,
Но равно запачканы там,
Где пеплом сгоревшей страницы
Штаны опалил Мандельштам.

И все это было б неважно —
Огней и агоний парад,
Но дни, по природе бумажной,
Как рукописи, не горят.

И все это было б забытей,
Чем в парке оставленный зонт,
Когда бы не слов и событий
Оплавленный горизонт.

Молчать и думать не про ужин,
Скользить, еще не встав на лед,
Во всем, как в россыпи жемчужин,
Провидеть радужный налет.

Покуда смехотворный разум
Счета, как стекла, выставлял,
Колючий холод дикобразом
Стальные иглы выставлял.

Твой мир огромен и заумен,
Однажды взорван и раздут,
И в нем феномен или нумен
К тебе на помощь не придут.

Помогут ли фермент сычужный
И млечный мелочный продукт,
Когда в галактике жемчужной
Ты нитью черною продут?

Когда ты состоишь из нитей,
Когда вопрос таишь в тени —
Каких еще тебе наитий? —
Молчи и руку не тяни.

Есть в молчании некое нечто;
Мысль извилиста, слог нарочит.
Так и так произносится речь-то,
Только глуше и меньше горчит.

Так и так выползают из логов
И выпархивают из часов
Отголоски моих монологов
И фантомы чужих голосов.

И гудят над условной периной
Перелай, перещелк, перепал,
Чтобы птичьей тоски и звериной
Недомолвок и мне перепал;

Чтобы чувствовать только, что алчем, —
Я ведь тоже бурлил и алкал
И в своем простодушье не знал, чем
Оправдаться, когда замолкал.

А теперь не ищу оправданий,
Онемев до сведения скул,
Ибо что может быть богоданней,
Чем молчания шепот и гул?

Меня томит концепт паралича.
Я тщетно повторяю: масло, масло,
Как будто горло повредил, леча,
Как будто механизм ума сломался.

Гармонию нам дарит парадокс,
Как запахи, выветривая недо —
Умения, и острый холодок с
Ухмылкою разоблачает небо.

Не паралич томит меня – концепт,
А паралич быть отчеством не хочет.
Тогда и начинается концерт,
Гармония бушует и грохочет.

И воют псы, и бредит ураган,
И комсомольцы сеют кукурузу,
И страшный синаптический орган
Выносит мозг, как океан – медузу.

Когда зайдется ворон на плече,
Шепну себе про все свои концепты:
Без мысли этой о параличе
Чем утомился, дуралей, в конце б ты?

Среди бессмыслицы и бреда,
Безумия и беготни
Ночь, улицу, фонарь, Толедо
И каплю воздуха глотни.

Закрой глаза, нажми на веки,
Пройди сквозь проплески и свист,
Очнись в четырнадцатом веке
Как королевский финансист.

Оплачивай забавы щедро,
Капризы зная назубок,
Покуда твой кастильский Педро
Порхает, точно голубок.

Вокруг него придворных сотня, л —
Ови их ненависть, еврей,
Покуда кто-нибудь не отнял
Дочь. Нет, обеих дочерей.

Как будто их, как некий дар, дав,
Тебя же обрекли дрожать,
Пока любовникам бастардов
Они готовятся рожать.

Опасность над тобой нависла,
Неотвратима и груба.
Полна значения и смысла
Твоя толедская судьба.

Луна маячит над кварталом,
Ее попробуй – обесточь
И по столетьям, как по шпалам,
Проковыляй в другую ночь.

А кто ты там на самом деле —
И самого, и дела нет,
Пока ты шаркаешь в тоннеле,
Теряя тот и этот свет.

Мой век оказался широким и длинным;
Примерка чревата надрывом, надломом,
И свет, постепенно сходящийся клином,
На юг пролетает над домом, над домом.

Не то чтобы страсть у него роковая
К какой-нибудь Африке там, Индостану,
Но руку тяну и краев рукава я
Никак не достану, никак не достану.

Не знаю, за что я настолько не вырос,
Зачем не хватает лица на парсуну,
Но шею тяну, и не близится вырез,
В который никак головы не просуну.

Я света не вижу, экзамен экстерном
Сдаю, объясняя, что звезды померкли.
Не я оказался таким безразмерным,
А век, получается, мне не по мерке.

Я мал ему, тьма обложила, как вата,
И в лампе ни ватта, и свет не воротишь.
Ну вот, говорил же, примерка чревата,
И я в балахоне как чей-то зародыш.

Я время забуду – и это, и оно,
Свернусь, точно полоз, сгнию, точно колос;
Тогда и раздастся: «Да ладно, Иона,
Мне просто хотелось услышать твой голос».

И не родился я, и не погиб там,
И резко не менялся, становясь,
Но отчего-то чувствую с Египтом
Ничем не отменяемую связь.