Жан Рэ - У пределов мрака

Ну… Не очень многое… И все же… Нечто светлое и круглое… Действительно это может навести на мысль о большом мыльном пузыре.

Надеюсь, что ваши пути не будут часто пересекаться, — пробормотал Лисетт, ставший настолько серьезным, что он даже отодвинул стоявшую перед ним кружку с портером.

Но почему?

Это всего лишь мои ощущения, но если мне скажут, что у дьявола голова в виде пузыря, то я, скорее всего, соглашусь.

Голова дьявола?.. Послушайте, Кир…

Отнеситесь к этому понятию серьезно, мой мальчик, вы еще слишком юны, чтобы иронизировать по подобному поводу. Но там, где это существо появляется, следует ожидать самые крупные неприятности, и я могу дать честное слово, что это так.

Эксхем самоуверенно похлопал по кобуре большого пистолета, висевшего у него на поясе.

— Ах, конечно, вы верите пистолету… — проворчал старик. — Вы никогда не слышали о существах, неуязвимых для пули?

— Слышал, конечно, но никогда не встречал!

Кир незаметно указал на дом на другой стороне улицы.

— Так вот, подобное существо наблюдает за вами оттуда, Эксхем.

Джон Эксхем надеялся, что за столом он и граф Ульрих фон Гейерштайн окажутся соседями, но получилось иначе. То ли благодаря случайности, то ли из-за желания Макинтайра пошутить, как это он нередко проделывал с младшими офицерами, но Джон оказался рядом с майором Рофферти.

Рофферти был приглашен к столу Железного герцога!

Впрочем, немного подумав, Джон перестал удивляться. Да, герцог Веллингтон был человеком волевым и умным, но, одновременно, весьма чувствительным к лести.

Он не обладал воинским талантом Блюхера или Бюлова, но всегда проявлял такую непреклонность, что сметал любые препятствия, возникавшие на его пути. Когда низкоугодники превозносили его железную волю, он позволял себе всего лишь легкую улыбку, но если сомневались, пусть даже весьма неопределенно, в его способностях стратега, он буквально выходил из себя. Таким образом, у льстецов имелось весьма обширное поле деятельности, и не было льстеца более ловкого и хитрого, чем Рофферти.

О нем рассказывали множество историй, как в Англии, так и на континенте; он был исключен из многих лондонских клубов и многие двери навсегда закрылись перед ним. Но он пользовался расположением Веллингтона, и не только благодаря своей угодливости, но и потому, что принадлежал к семье, занимавшей положение в самых верхах общества.

«Скорее благородный бездельник, чем лавочник», — такой была оценка Рофферти, данная Веллингтоном, ненавидевшим «лавочников», хотя именно они обеспечили величие империи.

Впрочем, майор Альфред Рофферти оказался приятным собеседником, и Эксхема быстро очаровали его острый язык и увлекательная болтовня.

Очень жаль, Эксхем, что вы не в курсе истории про троицу из шестьдесят девятого, — шепнул он на ухо Джону. — Вы могли бы вскользь упомянуть о ней Веллингтону — это наверняка понравилось бы железному герцогу.

Что это за история с троицей из шестьдесят девятого? — поинтересовался Джон.

Дело вот в чем: Веллингтон испытывает уважение всего лишь к трем генералам: Наполеону, Сульту и самому себе. И знаете, почему? Так вот, только потому, что все трое родились в 1769 году, который он называет волшебным годом! Неплохо придумано, чтобы подчеркнуть свою значимость, не так ли?

Пропустите очередное блюдо, — прошептал он через несколько минут. — Это всего лишь разогретые остатки рагу из дичи, подававшегося позавчера!

Эксхем должен был последовать совету своего соседа, потому что мясо имело несколько странный запах, и он заметил отвращение на лицах тех, кто вовремя не сориентировался и положил себе на тарелку подпорченное мясо, а теперь был вынужден с большим трудом глотать его.

Меню действительно было не слишком удачным; можно было подумать, что шеф-поваром у герцога служил не слишком опытный кулинар: на стол подавали отварную рыбу, жаркое из жесткой говядины, разварившуюся телятину и тощую дичь.

Что касается вина, Рофферти выразился очень кратко: кислая отрава.

Серебристый звон колокольчика оповестил о конце ужина и о том, что в соседнем помещении подали кофе.

— Не стану задерживаться, — сказал Рофферти. — Я не очень люблю помои и жидкий чай. До встречи!

В соседней комнате Джон увидел новые лица; он догадался, что часть гостей была приглашена только на кофе, но не имела права присутствовать на ужине.

Макинтайр ждал его возле небольшого десертного столика в компании стройного молодого человека в форме офицера прусской армии.

— Лейтенант, граф Ульрих фон Гейерштайн, — представил он Эксхему юношу. — Прошу извинить меня, но я вынужден оставить вас.

Джону сразу понравилось лицо юного графа. Он был блондином, с несколько более длинными, чем положено военным, волосами, и вид у него был настолько утонченный, что Джон автоматически определил его, как женственный.

Гейерштайн протянул Джону руку, весьма ухоженную, с ногтями, блестевшими, словно небольшие зеркальца.

— Капитан Эксхем! О, как я счастлив!

В его голосе прозвучала такая искренность, что Эксхем сразу простил ему чрезмерную утонченность и женственность.

— Вы счастливы? — с вежливо произнес он.

— Конечно! Ведь это вы так сурово наказали Сюркуфа лет двенадцать назад? Нам рассказывали в школе об этом подвиге, и мы с тех пор мечтали совершить нечто похожее. Я даже говорил о вашей победе в одной из моих первых поэм.

Джон вспомнил совет Кира и улыбнулся.

— Вы упомянули свою поэму? Значит, вы поэт? Тогда позвольте мне тоже высказать радость по поводу нашего знакомства, потому что я очень люблю поэзию, когда стихи пишут всем сердцем. Видите ли, господин Гейерштайн, вы не можете не знать, что у вас в Германии был замечательный поэт, который, к несчастью, недавно пал смертью героя. Постойте, его звали… Я читал его стихи… Это был сборник «Leier und Schwert [9] «Лира и меч», (нем.) »…

— Это Кернер! Теодор Кернер! — воскликнул в восторге юноша. — Это просто удивительно! Вы знаете, капитан, что он был моим близким другом?

Джон почувствовал себя несколько неловко, но подумал, что военная служба не только не исключает дипломатию, а, напротив, нередко вынуждает прибегать к ней.

— Я еще не получил инструкции, относящиеся к моему новому назначению в должности офицера связи, — сказал Гейерштайн. — Но это не может помешать нашей дружбе. Я живу на улице Монне, где у меня несколько комнат в доме торговца табаком. Ничего другого мне не удалось найти в Генте. Жилье не слишком роскошное, но Пробст, мой ординарец, привел его в порядок. Вы не возражаете, если я приглашу вас выпить у меня по стаканчику вина завтра утром?